Он никогда не узнает, что с ней стало.

Не узнает, что она полюбила его.

Эти мысли терзали ее больше всего, и Серильда ненавидела себя за это – ведь она понимала, надо благодарить Лесную Бабушку за то, что та предложила ей помощь. С самого начала она знала, что либо погибнет от руки Эрлкинга, либо будет вынуждена служить ему до конца своей жизни, а то и дольше. Но теперь у нее появилась надежда на другую судьбу, никак не связанную с ее отчаянными и глупыми попытками отомстить за отца и убить Эрлкинга. Да, она и сама не верила, что эта ее фантазия действительно может осуществиться.

Это было прекрасно. Настоящий подарок.

Ей не хотелось слишком полагаться на своего покровителя – бога удачи, но невольно подумалось: уж не повернулось ли, наконец, колесо фортуны в благоприятную для нее сторону?

Впрочем, Пуш-Грола не была уверена, что все ее расчеты и замыслы сработают.

А если выйдет по-другому… если у нее не получится… Тогда Серильда не сможет освободиться. Останется невольницей.

И теперь она знала, что, как бы ни повернулось дело, она больше никогда не сможет попросить Злата прясть для нее солому. Попросив Злата помочь ей, она поможет Эрлкингу. Она знала об этом – они оба знали. Но раньше это… казалось несущественным. Для чего бы королю ни требовалось золото, спасение собственной жизни для нее было важнее. Так она говорила себе тогда и была убеждена, что это и вправду так.

Но теперь она думала по-другому.

Что сделает король, если сумеет захватить бога? Какое желание потребует исполнить? Вернуть Перхту из Ферлорена?

Эта было бы ужасно. Истории об Эрлкинге и Дикой Охоте, о похищенных детях и множестве погубленных душ были жуткими. Но рассказы о Перхте были в тысячу раз хуже – такие сказки Серильда никогда не рассказывала детям. Эрлкингу нравилось преследовать добычу и хвастаться своими завоеваниями, а Перхта любила играть. Говорят, ей нравилось, чтобы жертва думала, что сумела убежать, ускользнуть… только для того, чтобы снова оказаться в ловушке. Снова и снова. Ей нравилось наносить раны лесным зверям и смотреть, как они мучаются. Быстрая смерть ее не удовлетворяла – и никакие мучения, не могли утолить ее жажду.

Со смертными она обходилась не лучше. Для Охотницы люди были такой же добычей, как олени и кабаны. Перхта даже предпочитала людей, ведь они могли понять, что шансов на спасение нет, но все равно продолжали сражаться. Охотница была воплощением жестокости. Чудовищем до мозга костей.

Нельзя допустить, чтобы она снова оказалась в мире смертных.

Но, возможно, Эрлкинг хочет вовсе не этого – не призвать Перхту из подземного мира. Чего еще он может желать? Уничтожения завесы? Безграничной власти и над смертными, а не только над Темными? Оружие, темную магию, армию нежити, чтобы прислуживали ему?..

Каким бы ни был ответ, Серильда не хотела его знать.

Нельзя допустить, чтобы он получил возможность загадать желание.

А что, если уже слишком поздно? Если того золота, что уже напрядено, ему хватит, чтобы выйти на охоту и захватить бога? Нет, нужно надеяться, что это не так! Она должна надеяться.

Серильда поднялась на вершину холма и увидела вдалеке знакомые крыши Мерхенфельда, спрятанного в маленькой долине у реки. Раньше, в любой другой день, ее сердце радостно забилось бы от того, что дом так близко. Но теперь это уже был не ее дом. После того, как отец исчез, иначе и быть не могло.

Она взглянула на небо – еще несколько часов до захода солнца, когда Пуш-Грола сообщит Серильде, сможет ли она ей помочь. Еще несколько часов, и она получит хоть какое-то представление о своей дальнейшей судьбе.

Вот и мельница показалась. Серильда не почувствовала той радости и облегчения, какие испытала, вернувшись сюда после Голодной Луны.

Но над трубой клубился дым…

Серильда замерла. Сначала она подумала, что в доме кто-то есть. Наверное, отец вернулся! Но через минуту сообразила, что дым идет из трубы за домом, на мельнице, и надежда погасла, утонула в боли утраты. Это всего лишь Томас Линдбек, поняла Серильда, работает на мельнице, заменяет отца.

Спускаясь с холма, она заметила, как вздулась река Сорге от тающего в горах снега – вода в ней поднялась. Водяное колесо крутилось быстро. Скоро на мельницу потянутся соседи, если еще не потянулись…

Она понимала, что надо поговорить с Томасом. Поблагодарить за то, что он все это время поддерживал мельницу в рабочем состоянии. Возможно, стоит даже рассказать ему правду. Нет, не о том, что ее отца утащила Дикая Охота, что его сбросили с лошади – она скажет, что произошел несчастный случай. Отец погиб. Никогда не вернется. Но на сердце у нее было слишком тяжело, не было сил ни с кем разговаривать, и уж в последнюю очередь с Томасом Линдбеком.

Сделав вид, что не заметила дыма, она вошла в дом. Прикрыла за собой дверь, встала у порога, осмотрелась в пустой комнате. Воздух был холодный, все покрыто пылью. Спицы прялки, которую они не успели продать перед отъездом в Мондбрюк, затянула тонкая паутина.

Серильда попыталась представить себе будущее. Есть ли надежда, что Пуш-Грола поможет и Эрлкинга можно будет не бояться? Удастся ли ей остаться дома? Она в этом сомневалась. Наверняка, придется бежать, и куда-нибудь подальше.

Только на этот раз она будет одна.

Если, конечно, получится сбежать. Он Охотник. Он придет за ней. Он всегда будет находить ее. Кто она такая, чтобы надеяться на лучшее?

С тяжелым сердцем Серильда опустилась на свою кровать, хотя матраса и одеял уже не было. Она лежала и смотрела в потолок, как смотрела всю свою жизнь, и ждала, когда сядет солнце, и таинственный вестник придет ей на помощь. Или подтвердит опасения, что надежды нет.

Погрузившись в тяжелые мысли, Серильда не сразу заметила странный шум.

Она прислушалась.

Кто-то возился.

Что-то грыз.

Видно, в стенах завелись крысы.

Досадливо поморщившись, она нехотя задумалась, не поставить ли крысоловки… Пожалуй, нет, не будет она этого делать. Пусть этим занимается Томас, скоро он станет тут хозяином.

И тут же почувствовала укол вины. Это мельница ее отца, дело всей его жизни. Это все еще ее дом, пусть он и кажется чужим. Нельзя допустить, чтобы все здесь пришло в негодность, пока она еще может что-то сделать.

Застонав, Серильда села. Нужно сходить в город за крысоловками, но это подождет до утра. А сейчас надо хотя бы выяснить, куда пробрались крысы. Прикрыв глаза, она снова прислушалась. Сначала было тихо, но вскоре звуки раздались снова.

Кто-то царапался.

Грыз.

Громче, чем раньше.

Она вздрогнула. Что, если там целый крысиный выводок? Понятно, что жернова и водяное колесо могут очень громко шуметь, но все же – почему Томас ничего не слышал? Неужели он уже забросил работу, доверенную ему отцом?