Шрифт:
Закладка:
Сев на камень на пологом берегу, она окунула босые ноги в воду. Вода была бодряще прохладной. В пятнышках солнечного света сновали серебристые пескари, между покрытыми мхом камнями собралась стайка головастиков. Скоро жабы начнут устраивать по вечерам концерты – Серильду их хор обычно убаюкивал, а вот отец ворчал и жаловался на шум.
Серильда старалась запомнить каждую мелочь – колючие заросли полушника, торчащего из воды на мелководье; кружевные шляпки поганок, выросших на стволе упавшего дерева…
Она ждала, пока не почувствовала их присутствие. Теперь она научилась их замечать и, оглянувшись, действительно увидела трех нахткраппов, прячущихся в тенях вокруг нее. Откинувшись назад, она оперлась ладонями о нагретый солнцем камень.
– Можете выходить. Я вас не боюсь. Я знаю, вы здесь, чтобы следить за мной и не дать мне сбежать. Ну вот, я не убегаю. Я никуда не собираюсь.
Один из нахткраппов тихонько каркнул, встопорщив крылья. Но ближе они не подлетели.
– Как это у вас устроено? Я весь год гадаю. Он видит меня вашими глазами?.. Или, может быть, вы летаете в замок, как почтовые голуби, и докладываете ему обо всем?
На этот раз птица, сидевшая на самой высокой ветке, громко и дерзко каркнула.
Серильда усмехнулась. Сев повыше, она сунула руку в карман и коснулась гладких стенок флакона, который идеально помещался в ладони.
– Что ж, у меня есть сообщение для Эрлкинга. Надеюсь, вы ему передадите.
Наступила тишина. Серильда облизнула губы и попыталась выглядеть дерзко. Она и правда чувствовала себя бунтаркой. И верила в каждое слово, которое собиралась произнести.
– Ваша Мрачность, я не ваша слуга. Я не принадлежу вам. Вы украли у меня обоих родителей, отца и мать. Я не отдам вам еще и свою свободу. Вот мой выбор.
Серильда вытащила из кармана флакон. Ей не было страшно. Она готовилась к этому целый месяц.
Карр! – переходящее в визг карканье эхом разнеслось среди деревьев, да так громко, что спугнуло стайку лесных жаворонков, которые взмыли в небо.
Серильда открыла флакон, в котором мерцала рубиновая жидкость. Она надеялась, что зелье окажется вкусным. Но нет. Она почувствовала вкус гнили и ржавчины, разложения и смерти…
Ночной ворон спикировал к ней, выбил из рук пузырек. Его когти оставили три глубокие царапины у нее на ладони. Поздно.
Серильда смотрела на кровь, выступающую на руке, но перед глазами все уже расплывалось. Сердцебиение замедлилось. Мысли стали густыми и тяжелыми. Ее заполняло жутковатое ощущение страха и… покоя. Она легла на спину, опустила голову на камень, покрытый мхом. Сильно пахло землей. Как странно, отстраненно подумала Серильда, что это может быть и запахом жизни, и запахом смерти.
Ее ресницы едва трепетали. Она вдохнула, вернее, попыталась сделать вдох, но не смогла. Перед глазами все почернело. Но тут она вспомнила – вспомнила только сейчас.
Ох, чуть не забыла. Она принялась шарить вокруг, в грязи. Казалось, что ее руки и ноги вязнут в густой патоке. Где же это?
Где же…
Когда Серильда уже почти сдалась, пальцы наткнулись на ясеневую ветку – она оставила ее здесь на прошлой неделе. Фрау Зауэр настаивала, чтобы это был именно ясень.
Не поддавайся.
Она настаивала. Это важно. Серильда не знала почему. Ничто больше не казалось важным. Когда она попыталась крепче схватить ветку, царапины на ладони заныли, пальцы больше не подчинялись ей.
Но она не хотела их подчинять себе.
Она хотела освободиться.
Она хотела свободы.
Видения Охоты пронеслись перед ее глазами. Ветер щиплет глаза. Хриплые вопли в голове. Ее губы вытянуты – она воет на луну.
Крики ночных воронов звучали теперь далеко. Злобные, но растворяющиеся в пустоте.
Она уже начала закрывать глаза, когда увидела ее сквозь деревья. Ранняя луна взошла на востоке, хотя до сумерек оставалось еще несколько часов. Она соперничала за внимание с простодушным солнцем, и невозможно было не заметить ее.
Пробуждающаяся Луна.
До чего же кстати.
Или, если все пойдет не так – какая ирония судьбы.
Серильде хотелось улыбнуться, но она слишком устала. Сердце билось все медленнее. Слишком медленно. Пальцы стали холодными, а потом онемели. Вскоре она вообще перестала что-либо чувствовать.
Она умирает.
Возможно, она совершила ошибку.
Но теперь, кажется, это все равно.
Держись, – наставляла ее ведьма. – Не поддавайся.
Перед глазами промелькнул силуэт черной птицы, летящей на северо-запад – к Ясеневому лесу, в сторону Адальхейда.
Серильда закрыла глаза и опустилась на землю.
Она поддалась.
Серильда лежала на боку, глядя на свое лицо со стороны, и наблюдала за тем, как умирает. Пряди темных волос вьются вокруг ее ушей. Ресницы на бледных щеках – довольно темные, довольно красивые, – которых никто и никогда не замечал, потому что, кто бы ни заглядывал ей в лицо, все видели только золотые колеса в ее глазах. Серильда никогда не считала себя красивой, потому что никто не говорил, что она хороша собой. Кроме отца, но это не в счет. О ней всегда говорили только, что она странная и верить ей нельзя.
Но, оказывается, она и правда красавица. Бездыханная, но по-своему очень милая.
Хотя с ее щек сбежала последняя краска.
Хотя губы начинали синеть.
Хотя руки и ноги судорожно подергивались, сжимая ветку ясеня, пока не замерли и не упали в грязь и траву.
В отличие от смерти несчастных призраков в замке Адальхейда, ее смерть была тихой. Мирной и спокойной.
Серильда почувствовала миг, когда испустила последний вздох. Она наклонилась к своему телу и прижала ладонь к груди. Изумленно распахнув глаза, она смотрела, как очертания ее руки расплываются, рассеиваются, как дымка или утренняя роса под первыми лучами солнца.
Потом она стала блекнуть. Улетучиваться. Больно не было. Она просто растворялась. Возвращалась в воздух и землю, ее душа превращалась во все и ничто.
Далеко за рекой она заметила фигуру в изумрудно-зеленых одеждах, с фонарем в высоко поднятой руке. Ее призывали. И это было утешением. Обещанием отдыха и покоя.
Серильда сделала шаг вперед, но почувствовала под пяткой что-то твердое. Она посмотрела вниз. Веточка. Ничего больше.
Но – она тут же вспомнила.
Держись.
Не поддавайся.
Серильда ахнула, наклонилась и ухватилась за веточку, сорванную с ясеня на опушке Ясеневого леса. Сначала ей не удавалось удержать прутик. Пальцы проходили насквозь. Но она попробовала снова, и на этот раз почувствовала шероховатую кору. С третьей попытки рука схватила прутик и вцепилась в него со всей еще остававшейся у нее силой.
