— Кстати, Виктория, раз кто-то должен открыть вам глаза, придется взять на себя эту тяжкую ношу. — Лекс с трудом сдерживает смех и легкая тряска на его широченном плече лучше всякого успокоительного для моих истерзанных нервов.

— Если ты собираешься сообщить мне, что я храплю, то не старайся — я это и так знаю. — И быстро, пока он ничего такого не подумал, добавляю: — Пару раз просыпалась от собственного храпа.

— И давно у тебя завелась эта привычка?

— С тех пор, как неудачно приземлилась мордой вниз, — говорю заплетающимся языком.

— Что?! — уже в открытую смеется Лекс.

Но когда я, недовольно ворча и зевая, пытаюсь отодвинуться, властно придавливает мою голову обратно к своему плечу. Такой типичный мужской жест, но в моем животе начинают кувыркаться бабочки.

— Споткнулась на ступенях в туфлях от Джимми Чу, — рассказываю только вершину айсберга той ужасной истории. — Неудачно приземлилась. Но мне попался хороший врач и даже обошлось без швов. Но перегородка в носу… — зеваю, пропуская те подробности, которые неприятно вспоминать до сих пор. — В общем, она искривилась, кажется, и теперь я храплю так, что меня можно использовать в лесу в качестве охраны от нападения диких зверей.

— Очень хорошо, что ты сказала — порекомендую тебя парочке своих друзей, любителей таскаться в походы.

— Только сегодня и только сейчас для всех друзей Мистера Секундомера — по двойному тарифу, — пытаюсь шутить, но сон снова оказывается сильнее.

Глава сорок шестая: Лекс

Она реально храпит, хоть и не так громко, как я пытался ее пристыдить. Но это же Вика — кажется, ее можно обвинить в чем угодно, и она все равно сделает вид, что именно так и задумано.

После короткой борьбы с самим собой, сдаюсь и осторожно, чтобы она не проснулась и не застукала меня на горячем, опускаю нос в ее рыжие кудри. И тут же резко отворачиваюсь, стреноженный до боли знакомым запахом. Она пахнет ровно так же, как и три года назад. Той же сводящей с ума смесью соленого прибоя и какого-то пряного экзотического дерева. Как будто вообще ничего не было — ни ее предательства, ни нашего разрыва. Жизнь просто стояла на паузе, а теперь слишком быстро рванула с мертвой точки и вот мы снова, как влюбленная парочка, летим в очередное незапланированное путешествие.

А, черт!

Я задерживаю дыхание, пытаясь убедить себя в том, что это совсем другой запаха, а эти болезненные фантомы — просто злая шутка моего подсознания. Не может же она, в самом деле, столько лет пользоваться одним и тем же шампунем или парфюмом. Это же Вика — имя ей «непостоянство».

«Давай, тряпка, еще распусти нюни и прости ее на радостях!» — зло дразнит мой внутренний бультерьер, и это немного приводит меня в чувство.

Это — и стюардесса, которая проходит по салону и просит пристегнуться, потому что самолет заходит на посадку. Я довольно резко дергаю плечом, чтобы заставить Вику проснуться. Она что-то недовольно бормочет, но я усилием воли заставляю себя даже не смотреть в ее сторону.

Мы почти не разговариваем до самой посадки в такси, которое забронировано для нас отелем. Как-никак — я взял два люкса, и бдительная администрация решила выразить свое восхищение этим жестом внимания. Мое взаимодействие с Викой ограничивается только помощью с ее чемоданами, но я нарочно иду семимильными шагами, чтобы избавить свое пространство от ее сводящего с ума запаха.

— Совсем не обязательно было так нестись, — все еще немного сонным голосом возмущается Вика, когда мы оказывается внутри авто. — Или они подсыпали слабительное в твой кофе?

Я просто ее игнорирую. Зато пишу Кате, что уже в машине и, насколько это возможно, делаю селфи так, чтобы Вика не попала в кадр. На мгновение кажется, что она сделает это нарочно, но она Вика наоборот отодвигается до самой дверцы, и тоже залезает в телефон.

«Спасибо, что написал!» — сразу после отправки сообщения, пишет Катя. Признается, что никак не могла уснуть, хотя это глупо и в наше время самолеты падают гораздо реже, чем случаются ДТП. Потом просит прислать ей вид из окна моего номера, потому что оттуда должен быть виден Карлов мост. Я, конечно, обещаю, но в который раз корю себя за то, что рассказал место своей дислокации. Вика не из тех женщин, которые станут позорить себя визитами без предупреждения, но в последнее время между нами такой высокий градус напряжения, что она вполне может устроить мне «сюрприз», а заодно проверить — нет ли случайно в моем номере одной «бывшей».

Около гостиницы нас встречает пара швейцаров. Один из них — моложавый и тощий — бросается к Вике и тут же хватает ее кладь. Я мысленно скриплю зубами — она, блядь, словно магнит для мужиков! Слетаются на нее как на мед, а я вынужден корчить постороннего чувака, который типа вообще не при делах и даже с радостью отведет ее под венец.

Но как только мы заходим внутрь, я понимаю, что случилась какая-то лажа. Еще толком не вижу ее причину, но жопная чуйка подсказывает — случился какой-то попадос. И беглый осмотр огромного холла гостиницы сразу же его «обнаруживает».

— Тихий блядь, — рычу себе под нос, замечая его около ресепшена.

— Это там…? — в унисон шепчет Виктория.

Останавливается, потому что я больше не слышу торопливое эхо ее шагов.

— Ты что тут делаешь?! — налетаю на Тихого, едва сдерживаясь, чтобы не схватить его за грудки и не зашвырнуть на ближайший рейс домой.

Он как будто вообще ни хрена не удивлен ни моим появлением, ни моим гневным выпадом. Нарочито медленно ставит подпись на трех бланках, получает ключ-карту и только после этого разворачивается ко мне всем корпусом. Сразу замечаю, как прищуривается, глядя мне через плечо. Засек Вику.

— Вообще-то у меня такой же пригласительный, — размахивает у меня перед носом ярким зеленым буклетом с эмблемой в виде трилистника. — Ты же не собирался ехать, я забронировал себе место участника, оплатил гостиницу, прямой и обратный рейс. Я типа должен был отказаться и потерять бабло только потому, что тебе в жопе заковыряло потусить со своей бывшей сукой?

— И я тоже очень рада тебя видеть, Тихий, — вклинивается звенящий от холода голос Вики. — Может эта сука пройти регистрацию, заселиться в номер и не портить своим мерзким присутствием вашу мальчуковую тусовку?

— Да пошла ты! — грохочет Тихий и ломится вперед, как будто