— Я прекрасно… — пытаюсь огрызнуться, но в это время по салону продвигается какой-то тучный мужчина и Лексу приходится прижаться ко мне, чтобы этот толстяк продвинулся дальше.

Я с силой втягиваю воздух через нос, когда понимаю — точнее сказать, чувствую — как его пах прижимается к низу моей спины. Буквально словно мы два идеально совпадающих пазла и словно прижиматься вот так друг к другу — самая нормальная и естественная вещь на свете.

Пытаясь хоть как-то увеличить пространство между нами, ерзаю из стороны в сторону, и в ответ Лекс жестко хватает меня ладонью за бедро, подталкивая вперед так, чтобы мой живот был надежно зафиксирован спинкой кресла.

— Убери свою лапу с моей задницы. — Выбираю самый змеиный тон из всего их многообразия в моем арсенале. Пусть даже не думает, что все это может доставлять мне хоть какое-то удовольствие!

— Она как будто стала больше, да? — издевательски кривляется Лекс, и его большой палец нахально поглаживает маленькую ямочку у меня на бедре. — Какие знакомые… места.

— Даже думать не смей, чтобы снова за них держаться!

— Ну надо же, Виктория, ты помнишь?

Я прикусываю язык, ругая себя за импульсивность, хотя ровно несколько минут назад пообещала себе держать голову холодной, и всегда — ВСЕГДА! — брать паузу прежде чем что-то ответить этому наглецу. Но… я действительно помню, хотя за три прошедших года эти воспоминания вообще ни разу меня не тревожили.

Сколько себя помню — всегда стеснялась этих ямок на бедрах. Лет в шестнадцать, когда большинство моих сверстниц уже вовсю выгуливали облегающие платья, я даже джинсы-скинни стеснялась носить, потому что в них моя фигура выглядела так, словно боженьке не хватило двух кусков глины, когда он меня лепил, и поэтому на бедрах остались «пустые» места. Что я только не делала, пытаясь от них избавиться — ничего не помогало. Однажды подложила в джинсы поролоновые ставки из лифчика, но в итоге они сползли в самый неподходящий момент и мне пришлось сбегать с Дня рождения подруги в самый разгар веселья, чтобы не выглядеть глупой. Но только когда в моей жизни появился Лекс, ситуация коренным образом изменилась. Однажды, когда я крутилась перед зеркалом, пытаясь как-то замаскировать треклятые ямки одеждой, он просто встал рядом, положил туда ладони и сказал: «Это специальные отметки для моих рук, чтобы я покрепче держал свое сокровище». Помню, что тогда я раздраженно фыркала и не понимала, как на полном серьезе можно говорить такие глупости, но после этих слов я как будто исцелилась и больше не считала эту особенность своего тела чем-то безобразным.

Ладонь Лекса так резко пропадает с моего бедра, что я невольно оглядываюсь — куда это он делся. Оказывается, стоит рядом, нагло ухмыляется и взглядом дает понять, что самое время усаживаться.

— Я не люблю сидеть коло окна, — быстро отодвигаюсь, пропуская его вперед.

— Да ну? А раньше любила.

— Почитаешь статистику авиакатастроф за последние несколько лет — и желание наблюдать в иллюминатор стремительно приближающуюся землю мгновенно отпадет. — Не признаваться же ему, что у меня крыша поедет, сидеть несколько часов в замкнутом пространстве между куском металла и его тушей, без возможности в любой момент вырваться на свободу.

— Виктория Николаевна, да вы просто источаете оптимизм! — хохочет Лекс, но без возражений усаживается около окна. — Обещаю, что если вдруг это будет наш с вами последний полет, буду очень громко отсчитывать оставшиеся нам с вами последние секунды бытия.

— Предпочитаю скончаться в более приятной компании, — кривляюсь я, нехотя усаживаясь рядом.

Кресла в первом классе всегда такие удобные, что после пары нехитрых манипуляций с рычагами настройки, я чувствую себя почти как в раю. Откидываю голову на удобный подголовник, достаю телефон и украдкой проверяю баланс на счету. Боже, у меня почти не осталось денег! Чтобы вызвать такси до аэропорта, пришлось собирать буквально каждую копейку. Неудивительно, что когда рассчитывалась с водителем, он смотрел на меня так, словно собственными глазами видел, как я стояла на паперти. Глупо, наверное, было не воспользоваться предложением Лекса прислать за мной водителя, но я не хотела давать ему даже намек на то, что у меня могут быть какие-то финансовые проблемы. Если он узнает, какие грустные романсы поют мои финансы, то сразу заподозрит мой меркантильный интерес.

Стюардесса проходит по салоны, предлагает пристегнуться и занять удобное положение.

Я нервно цепляюсь в подлокотники, потому что до сих пор боюсь летать, несмотря на солидных опыт путешествий. Терпеть не могу именно этот момент, когда шасси самолета отрывается от взлетно-посадочной полосы, и все внутренности ненадолго прилипают к диафрагме. Чувствую себя оцепеневшим кроликом, только вместо удава — набирающий высоту самолет. Поэтому, когда Лекс уверенно накрывает моя ладонь своей, я даже не сопротивляюсь. Только когда становится ясно, что мы уже летим, резко выдергиваю ладонь и злым шепотом читаю ему мораль о том, что нигде в моих служебных обязанностях не сказано, что я обязана терпеть сексуальные домогательства начальника. И только когда нет никакой ответной реакции, обращаю внимание, что он давно воткнул в уши наушники и пялится в телик на спинке сиденья.

Господи, да кто вообще пользуется этими штуками на коротких рейсах?

Лично у меня более прозаический план — выспаться сколько получится. Синяки под глазами вряд ли помогут мне выглядеть львицей-тигрицей в глазах этого тиранушки.

Но как только закрываю глаза и начинаю считать виртуальных овечек, в мозгу всплывает Диана и проклятая махинация, «благодаря» которой я чувствую себя почти что изнасилованной. В голове до сих пор не укладывается, как я могла так опростоволоситься — просто поверила первой встречной! И все, что ей понадобилось сделать, чтобы усыпить мою бдительность — лить мед мне в уши, рассказывая, какой у меня восхитительный и утонченный вкус.

Я несколько раз кручусь с боку на бок, пытаясь занять удобное положение, но быстро понимаю, что дело вовсе не в кресле, а в «гвоздях» моего личного самобичевания. Дура! Какая же я дура! Вместо того, чтобы вложить деньги во что-то действительно полезное — нахваталась новых долгов. Если так пойдет и дальше, то скоро мне придется распродавать последние трусы от «Агентов».

Нарисованная в воображении жуткая картина, заставляет меня так резко вскинуться, что я не сразу понимаю, почему моей голове так уютно, а нос уткнулся во что-то теплое.

— Спи, Вик, — слышу убаюкивающе знакомый голос Лекса, — еще час лететь.

Значит, я все-таки уснула. И не придумала ничего лучше, чем устроить голову у него на плече, как будто мы какая-то парочка.

Но