растущую силу Твери. И в том грозном розмирье, когда и Ростов колебался, и волжские города Андрея готовы были отпасть, и Новгород уже встал на дыбы, это спокойствие великого города казалось каким-то недобрым и неправдошным. Федор знал, что Святослав Тверской не ладит с мачехой, Ксенией Юрьевной, и что всю семью Святослава унес недавний мор, а Ксения растит двух Ярославовых дочерей и младшего, родного ей, сына Михаила… Кто тут у них набольший? Князей, слышно, чествовала Ксения… Пока о Твери, впрочем, всего больше говорили не в Переяславле, а в Новгороде. Тверь перехватывала новгородскую торговлю с Низом, и тверской гость в Новгороде вызывал раздражение.

Федор догнал свой полк под Торжком. Ратная служба оказалась тяжелее должности гонца, как он убедился сразу же. Там Федор был сам себе господин, здесь же навалилось забот, что в обозе, с утра до вечера, да еще ратные ученья. Приходилось скакать в строю, вздев отцову бронь, с непривычной скользящей тяжестью на плечах. По неумению он плохо подвязывал кольчугу и первые дни, пока не объяснили старшие ратники, мучался от того, что скользкая железная рубаха елозила по телу, при наклонах перевешивая Федора, так что он едва удерживался в седле. Зато на привалах, по вечерам, когда заходила речь о войне и спорах княжеских, Федор, навидавшийся всякого, брал верх, и его объяснения даже бывалые ратники слушали, раскрыв рты.

Мало кто знал, оказывается, что спор с Новгородом у князя Дмитрия начался из-за посадничьих прав и суда (ратники думали, что из-за ордынской дани). Новгородские бояре требовали посадничьей печати на судебных грамотах и независимого от княжеского тиуна торгового суда. А это уже ударяло по великокняжеским доходам и самой власти Дмитрия. Сверх того, совет старейших бояр от пяти концов добивался права выбирать посадника самим, без воли князя. С этим вместе решался и вопрос о землях низовцев на Новгородчине.

Споры вспыхнули с особою силой недавно, когда новгородцы прослышали о ханском ярлыке Андрею (об этом, впрочем, даже и Федор еще ничего не знал). Тут уже Дмитрий не стерпел и своею волей сместил посадника Михайлу Мишинича, вызвав возмущение всего города, и отшатнул от себя Славенский конец, который до сих пор поддерживал князя против бояр Прусской улицы и Загородья. И не помогло делу то, что новый посадник, Смен Михайлов, с которым князь Дмитрий тесно сдружился в Ладоге, тоже был со Славны. Смен, когда Дмитрий того меньше всего ожидал, перекинулся к восставшим. Посольство архиепископа тоже не помогло, да и мало годился новгородский архиепископ на роль миротворца, ибо ему передавались по новым уложеньям многие земли по Ваге и Двине и доходы с владычного суда по всему Северу. Как только умер митрополит Кирилл, смирять страсти и вовсе стало некому. Возможно, переговоры с архиепископом Климентом еще и привели к какому-нибудь соглашению, но тут новгородские бояре Дмитрия уже сами потребовали войны. Поземельные решения Новгорода задевали и их тоже. Новгород налагал руку на все вотчины отъехавших ко князю бояр, а у Гаврилы, у Миши Прушанина и у иных прочих имелись свои земли под Новгородом. И война возгорелась.

Морозы лютели. Железо – не тронь, намертво прилипало к рукам. Белый пар подымался от дыханий. Морды лошадей, усы и бороды ратников – все было в белом инее. Ременная упряжь лубенела на морозе. Чтобы затянуть супонь, ее прежде отогревали в руках. На ночлегах, кто не попадал в избы, всю ночь жгли костры. Высокое небо в неправдоподобно больших звездах, черно-серебряный снег, и гулкие выстрелы трескающихся на морозе дерев.

Дмитрий медлил, боясь измены Андрея, но наконец подошла и городецкая рать, правда, в меньшем числе, чем было обещано братом. Псковский воевода, князь Довмонт, зять Дмитрия, тоже обещал помочь, хоть псковичи и уперлись, не желая идти войной на «старшего брата». На всякий случай Дмитрий остановил рать на Шелони, перекрывая псковскую дорогу, и разослал отряды в зажитье для грабежа Новгородской волости.

Вскоре прибыло посольство от новгородцев во главе с архиепископом. Новгородцы уступали князю, просили только торгового суда. Выгадывала, в общем, Торговая сторона со Славной во главе и славенские бояре. Дмитрий поупирался еще, в чем-то уступил, в чем-то уступили новгородцы, которым тоже нужна была низовская торговля, и наконец поладили. Часть ратей возвращалась назад, грабежи были прекращены, Новгород открыл ворота братьям-князьям, и Данила, который все уговаривал брата помириться, главным образом потому, что хотел поглядеть Новгород, наконец-то добился своей давней мечты, увидел великий город.

Андрей Городецкий к заключению мира прискакал тоже, хоть теперь и не был нужен Дмитрию. Андрею не терпелось поглядеть на тех, с кем он до сих пор только втайне пересылался. Он сразу оценил Новгород и как-то тут больше понял брата, цепляющегося за эту северную землю.

Данил просто был счастлив. Соборы были – те самые! Терема – точь-в-точь, как по сказанному, и иконы новгородского письма, и звон колокольный, и торг, и люди… Пока Дмитрий улаживал свои права, получал неполученные дани, собирал ордынский выход и черный бор, пока Андрей, таясь от Дмитрия, на пирах и в беседах знакомился с боярами, вел разговоры из недомолвок и обещал, обещал, обещал, Данил, утонув в изобилии торга, бегал по мастерским, искал иконного мастера, кто бы согласился к нему, на Москву, мастера не нашел, но заказал переписать новгородскую летопись для себя, для Москвы, покупал сосуды и иконы в свой монастырь, Данилов, покупал красное сукно молодой жене, шелк и северный жемчуг, шкатулку рыбьего зуба и приглашал весною купцов к себе, на Москву, обещая выгодный хлеб, и шкуры, и лен.

…Они сидели за трапезой в тесном тереме на Городке. Впервые, наконец, без бояр, одни, три брата. Дмитрий с Андреем уже встретились, когда вошел запоздавший Данил и сел прямь старших братьев. Все рослые, крепкие, красивые. Дмитрий – выпрямившись, сведя гнутые, как татарский лук, брови. Он принимал и чествовал сегодня как хозяин, как победитель, как старший брат и великий князь. Андрей – быстро взглядывая на брата, слегка раздувая ноздри, он разрешал брату быть господином сегодня, сейчас… И сияющий, как жених на свадьбе, еще худоватый, горбоносый Данила. Слуги вносили фряжское вино и мед, закуски и тотчас скрывались.

– Зимой Новгород не тот… А вот когда корабли, весной! – сказал Дмитрий, и