Отец отвел меня к дьячку своего прихода — Зачатие св. Анны.* Дьячок не сам обучал грамоте, этим делом занималась его жена. Обучение шло сначала по церковно-славянски, а потом уже учили гражданскую грамоту. Азбуку мы учили с указками. Эти указки так были распространены, что продавались не только в писчебумажных магазинах, но имелись и в овощных лавках.

Буквы и склады, двойные и тройные, мы повторяли за своей учительницей хором, водя по азбуке указкой. Как трудно давалась эта наука, можно было судить по тому, что листы азбуки после изучения ее оказывались насквозь продырявленными.

Я вспоминаю одного ученика — сына булочника из Замоскворечья. Ему так трудно давалась азбука и так он ее возненавидел, что, проходя по Московорецкому мосту, утопил книжку в Москве-реке!

Обучившись кое-как читать и писать, я был отдан в учебу к дьячку нового типа — псаломщику из семинаристов, служившему при церкви Николы-Красный звон* в Юшковом переулке между Ильинкой и Варваркой.

Псаломщик должен был подготовить меня к поступлению в городское училище, куда отец решил меня определить по совету кого-то из знакомых.

В то время начальных казенных училищ было очень мало — пути-дороги к свету простому люду были преграждены, и гимназии, пансионы, университеты были доступны только привилегированному классу; кухаркиных детей,* мелких ремесленников и крестьян туда не допускали, а для московских мещан было специальное училище — Мещанское училище у Калужских ворот, содержимое на средства Купеческого общества.

Ближайшее от нас городское училище находилось в Ипатьевском переулке, близ Варварки, помещалось оно в здании старинной постройки и называлось «Первое Московское городское училище по положению 1872 года». Училище считалось трехклассным, но курс его был шестилетний, так как в каждом классе имелось по два отделения — младшее и старшее, как отдельные классы. В это училище ученики принимались по экзаменам и только грамотные. Псаломщик подготовил меня в старшее отделение 1-го класса, куда я и поступил в 1875 году. Окончил я это училище в 1880 году с наградой. В награду я получил книгу, насколько помнится, хрестоматию Поливанова «Золотая грамота». Но и в других училищах давали награду по выбору — или книгу, или сапоги.

По окончании учения я стал помогать отцу в его деле и рос среди мастеровых. У отца всегда было 6―7 мастеров и 5―6 учеников. Ученики привозились в Москву из близлежащих к ней уездов и смежных губерний. У каждой местности были свои излюбленные ремесла или промыслы. Так, тверитяне доставляли учеников в сапожные мастерские; ярославцы отчасти тоже шли в сапожники, но большей частью в трактирщики и мелкие торговцы; рязанцы — в портные и картузники; владимирцы — в плотники и столяры.

Между хозяином и отцом ученика заключалось домашнее условие, письменное, а чаще устное, по которому хозяин брал ученика на выучку на 5―6 лет. В это время хозяин обязывался содержать ученика, давать ему в год одну пару сапог, две пары белья и какую-нибудь одежонку, и то осеннюю, а зимнюю должен был справлять отец ученика. Но чаще всего ученик во все время обучения обходился одним полушубком, в котором был привезен из деревни.

По выходе из учения, то есть по прошествии 5―6 лет, хозяин обязывался наградить ученика 15―20 рублями и прилично одеть его.

Вновь привезенного ученика начинали постепенно приучать к делу; говоря, например, о портных, его сажали на каток, низкие, сплошные нары, немного более аршина от полу, и учили его сидеть по-портновски — «сложа ноги калачиком». Хозяин покупал ученику наперсток и иголки. Наперсток надевался на средний палец, который должен был быть в согнутом положении, а к этому привыкать было довольно трудно, поэтому согнутый палец связывался какой-нибудь тесемкой или узкой полоской материи. Так ученик привыкал владеть наперстком и иглой.

Первое время ученикам давали очень легкую работу: распороть старые вещи, предназначенные для перелицовки, выдергивать заготовочные нитки из сшитых вещей, сшивать куски меха.

Первым долгом вновь привезенному ученику давалось прозвище, судя по наружности, по местности, откуда он привезен: Кривой, Рябой, Ежик, Пузырь, Лодырь, Косопузый — последнее прозвище давалось рязанцам — и тогда имя ученика в обиходе совершенно исчезало до известного времени, а именно до окончания учения.

По окончании учения бывший ученик, ставший мастером, «на выходе» устраивал спрыски, то есть угощал старших мастеров вином и чаем, и с того времени какой-нибудь Ежик или Лодырь становился Иваном Ивановичем и Василием Ивановичем.

Спрыски полагались не только с вышедших из учеников, но и всякий, вновь принятый хозяином мастер обязан был устроить эти спрыски для мастеров, в среду которых он вступал.

*

Над вновь привезенным учеником старые мастера любили подшутить.

— Эй, Косопузый, — скажет мастер, — вот тебе две копейки, беги в овощную лавку, купи там «поросячьего визгу».

Недавно попавший в Москву мальчик, ничего не подозревая, бежал в лавку и спрашивал на две копейки «поросячьего визгу».

Молодцы-лавочники знали, в чем дело, и больно дергали мальчика за прядь волос у затылка. Мальчик начинал визжать, кричать от боли и, наконец, вырывался и ни с чем возвращался в мастерскую. Мастера были довольны удавшейся шуткой.

Обязанности учеников, кроме обучения ремеслу, состояли в следующем: на каждый день из них назначались дежурные — «дневальные», которые обязаны были вставать раньше других, подметать пол, выносить мусор, колоть дрова и приносить их для «жаровни». Жаровня — железный закрытый шкаф с внутренней плитой, где в портновских мастерских разогревались утюги.

Мастер выбирал себе в подручные какого-нибудь ученика. Если мастер был «крупняк», то есть умеющий шить крупные вещи — сюртуки, пальто, шубы, то его ученик выходил «крупняк», а если попадал в подручные к «мелочнику», то есть шившему мелкие вещи — брюки, жилеты, то и ученик выходил или брючником или жилеточником.

Ученик был в полном распоряжении мастера, он приказывал подавать ему все, что было нужно для работы: утюги, колодки, щетки, нитки. И в то же время ученик служил посредником между мастером и хозяином: он то и дело бегал в хозяйскую выпросить шелку, гарусу, ниток, пуговиц, ваты и другого приклада.

Иногда ученику приходилось бегать к хозяину по нескольку раз за одним и тем же делом. Мастер пошлет ученика выпросить пуговиц на пиджак, мальчик бежит к хозяину:

— Дяденька, пожалуйте Егору Ивановичу пуговиц на пиджак.

— Сколько? — спрашивает хозяин.

— Он не сказал.

— Поди спроси.

Мальчик бежит к мастеру, спрашивает, прибегает к хозяину, докладывает:

— Восемь.

— Да какой пиджак-то? Я забыл что-то, кому он шьет пиджак.

Мальчик опять бежит в мастерскую, узнает, говорит