Шрифт:
Закладка:
Если дьявол и есть, то он – согдиец с железной булавой или принял вид нестерпимо воняющего и трубившего что есть мочи серого боевого слона. Здесь же… Были «первые люди». А раз были первые люди, то были и первые звери. Звери посдыхали, уцелели отдельные особи, которые приноровились жить в подземных пещерах, вылетая ночью на охоту в пресловутый Черный лес. «А то, что морда почти людская, так она не больше человечья, чем у той большой обезьяны, что доставили в домашний зоопарк тестя из африканской глубинки».
В этот момент Смила попыталась приподняться:
– Подземная тварь меня убила? Я – уже под землей?
Подобный шок опытный офицер часто видел у новобранцев после первого кровопролития и знал множество способов привести потрясенного солдата в чувство: надавать пощечин, напоить вусмерть… Но тут это явно не проходило.
Общение с умной женой сгладило грубость и незаметно для самого Константина Германика сделало его более гибким и находчивым в щекотливых ситуациях. В отношениях с женщинами и цезарями, прежде всего.
Поэтому трибун Галльского легиона отреагировал не как солдат, а как опытный царедворец, весьма натурально удивившись:
– О чем ты говоришь?! Что за чушь?!
В призрачном свете факела Смила привстала, огляделась. Кругом – только камень.
– Разве меня не утянула адская тварь?!
– Ты поскользнулась и упала, выронив факел, – терпеливо внушал ей свою версию Константин Германик. – Сильно ударилась головой, вот и потеряла на время рассудок. Видишь, уже все прошло, идем дальше.
Быстро сориентировавшись, он привел решающий довод:
– Тебе сыновей спасать надо.
Смила, услышав последнюю фразу, заспешила и попыталась встать на ноги. Застонала, пошатнулась и, возможно, упала бы, не подхвати ее вовремя римлянин.
– Держись, боец, – по привычке ободрил трибун Галльского легиона, – отдохнешь в борделе.
– Что?! – не поняла Смила.
– Это из Гомера, – нашелся офицер. – Смотри под ноги, а не на меня! Видишь, вон валун громадный!
Он сознательно отвлекал внимание Смилы, справедливо полагая, что привести ее в чувство может только обыденная фраза. А ведь ей еще плыть одной на утлом челне по широкой Домне! Вспомнив об этом, трибун буквально потащил на себе молодую женщину.
Даже у самой длинной дороге бывает конец. Закончился и переход по пещере со смертной тенью. Впереди, о чудо, забрезжил свет!
Сощурившись, Константин Германик осторожно выглянул из небольшого отверстия в земле, предварительно раздвинув спатой густой папоротник, скрывавший тайный проход. Вокруг высились старые дубы, у основания поросшие мхом, возле них старухами уродливо кривились сосенки. Было непривычно тихо. Несмотря на утренний час, не слышно пения птиц. И – холодно.
– Да это же Черный лес, проклятый антами!
Трибун выбрался из подземной ямы, вытащил за загривок Цербера, подал руку Смиле.
Та огляделась.
– Мы в самой гуще Черного леса. Когда-то, уже после гибели мужа в очередной войне с готами, Бож назначил меня главной по крепости на Юрьевой горе. Именно тогда я распорядилась собрать отряд добровольцев, чтобы прочесать лес в поисках пропавшего мальчика, ушедшего за ягодами.
Германик невнимательно кивнул. Лес он не любил, хотя и родился в Британии. Привычнее были бескрайние африканские просторы, равнины и плоскогорья Малой Азии. А здесь… «Как в Британии, клянусь Митрой! За каждым худым деревом карлик-пикт с копьем наперевес подстерегает!»
– …мальчика мы так и не нашли, – закончила свой рассказ Смила, – зато я узнала о Черном лесе достаточно много, чтобы в нем не заблудиться.
«При чем здесь мальчик? – рассеянно подумал Константин Германик. – Ах, да! У нее же своих двое, вот и отрядила экспедицию в поисках безродного мальчишки».
Трибун, у которого пока не было собственных детей, относился к орущему и писающемуся поколению с опаской и настороженностью. Ребенок – слишком капризное создание! Тем более если он не ухожен и грязноват, как наверняка тот мальчишка, что наперекор воле родителей отправился в Черный лес.
Своего будущего первенца трибун представлял только в надежных руках дородной кормилицы, завернутого в дорогое и плотное одеяло. Или как оно там называется?!
Не вспомнив названия покрывала, в которое пеленают младенцев, он вернулся к реальности:
– Так ты знаешь выход из леса?
– Да, – кивнула Смила. – Неподалеку отсюда есть звериная тропа. Дикие свиньи ходят на водопой. Тропа выведет нас прямиком к Домне.
– Так пошли! Чего мы ждем?!
Звериную тропу нашли без труда. Не сговариваясь, ускорили шаг. Лес оживал по мере того, как путники приближались к многоводной Домне. Вот уже птицы запели, выпрямились кривые сосны, появились лиственные деревья. Большие кусты с мириадами желтых цветочков были закутаны в прозрачную паутину. Словно усыпанная снегом, цвела дикая груша. Высокая мокрая трава по обочинам тропы склонилась под тяжестью капель росы.
Но вот запах воды перебил сосновый аромат. Вышли к Домне. После узкой и мелкой Черной речки залив Борисфена поражал воображение размерами. От воды веяло прохладой. Библейская тишина порой нарушалась лишь всплесками крупной рыбы.
Тем временем Смила поспешила к зарослям высокого камыша чуть поодаль от тропинки.
– Нашла! – раздался торжествующий возглас антки. Без видимых усилий она вытянула из тростника утлую лодченку, полностью выдолбленную из ствола одного дерева. Трибун уже знал, что местные называют такие лодочки «дубком».
– И на этом ты собираешься плыть по Борисфену? – с сомнением осведомился римлянин у женщины. – Да эта колода от первой волны перевернется!
– На подобных лодках плавали еще первые люди, – пояснила Смила. – Дубки устойчивы и легки в управлении. Кроме того, я очень надеюсь, что в устье Домны, на Борисфене, дежурит дозорная лодия. Она меня и подберет.
– Вот как… Ты мне ничего о речной страже не говорила.
– У антов произнесенное слово может спугнуть удачу, – пожала плечами женщина. – Поэтому до поры до времени не стоит искушать судьбу, она и так капризна, как женщина.
В устах красивой антки это прозвучало неожиданно, но трибун даже не усмехнулся. Повинуясь неожиданному порыву, он подошел к Смиле и обнял ее. Антка на миг припала к его груди. Потом резко отстранилась:
– Прощай, трибун!
– Прощай, амазонка!
Глава ХLV
Боевой опыт пиктов
Константин Германик стоял на берегу, пока черная лодочка не скрылась в тумане на середине Домны. Затем отправился обратно. Дойдя до ямы, скрытой зарослями папоротника, в нерешительности остановился.
По понятным причинам он так и не сказал женщине, что на ее плотной белой накидке, накинутой на рубаху, возле основания шеи проступил грязный отпечаток трехпалой лапы.
Весьма кстати
