Из трактата Серра мы можем увидеть, что в его время экономическая политика европейских государств была протекционистской, и протекционизм рассматривался, во-первых, как причина богатства отдельных территорий, во-вторых, как образец для остальных стран. И мы можем хорошо видеть, что этот рецепт широко применялся в различных европейских странах.

Помимо таможенной защиты внутреннего рынка широко распространенной формой европейского протекционизма было поощрение мануфактур. Обычно мануфактуры создавались и функционировали на основании индивидуальных льгот и привилегий, предоставляемых их владельцам феодальными правителями. Основным экономическим мотивом создания мануфактур было снижение стоимости рабочей силы, в том числе и за счет обхода жесткой цеховой регламентации.

Когда множество ремесленников вынужденно собираются вместе под одной крышей (потому что без привилегий они поодиночке неконкурентоспособны), то в любом случае это позволяет повысить производительность. За счет естественного разделения труда, потому что появляется возможность отобрать и поощрить наиболее умелых и искусных. За счет выделения отдельных операций в самостоятельные виды деятельности, вроде закупки сырья и сбыта продукции, то есть технологического разделения труда. Но в этом случае появляется возможность и более глубокого разделения труда. Мануфактуру можно назвать «предфирмой».

Почему не фирмой в прямом смысле этого слова? Да потому, что такая организация труда опирается не на экономические механизмы, а на административные. Это все еще феодальное хозяйство, хотя феодальная привилегия уже сильно экономизирована. Понятно, что в реальной истории наличие работающих мануфактур сильно способствовало появлению настоящих фирм.

Европейский протекционизм не был в состоянии остановить и хоть сколько-нибудь значительно уменьшить глобальный отток денег с Запада на Восток, но был направлен на перераспределение остающихся денег между государствами Запада. Кейнс в «Общей теории занятости, процента и денег» указывал на то, что главной экономической проблемой, которую видели меркантилисты, была проблема дефляции, и большинство их рецептов было направлено на борьбу именно с этим явлением.

Судя по всему, экономисты того времени постоянно имели возможность наблюдать последствия оттока денег из какой-либо страны: дефляция, резкое снижение деловой активности, спад производства. Это наблюдение было верным, и Кейнс, наблюдавший аналогичные явления в период Великой депрессии, пытался меркантилистов реабилитировать [125]’

Забавно, что до наступления промышленной революции Запад исповедовал протекционизм, в то время как на Востоке господствовал принцип свободы торговли. Разумеется, свобода торговли была не абсолютной – некоторые важные отрезки торговых путей были монополизированы отдельными группами торговцев, но между этими участками никаких запретов и ограничений не было. Речь скорее шла о лицензировании, нежели о введении прямых торговых ограничений. При этом сам принцип никто специально не провозглашал – он подразумевался сам собой. Никто не требовал от Европы, чтобы она присоединилась к зоне свободной торговли. Участников мирового рынка того времени просто-напросто не интересовало, что происходит в этой отдаленной и нищей мировой периферии.

Когда началась эпоха Великих географических открытий и европейцы стали включаться в торговлю на мировом рынке непосредственно, они сильно удивились, столкнувшись с системой свободной торговли. Естественно, они стали переделывать ее на свой протекционистский лад, стремясь монополизировать как источники товаров, так и пути их доставки в пользу своих европейских государств или торговых компаний. В свою очередь, местные торговцы и правители некоторое время не могли понять, что происходит и зачем это нужно. Так внутренняя политика протекционизма была перенесена в зону развитой и в принципе свободной мировой торговли. Это и был движущий мотив европейского колониализма.

Больше на эту тему я говорить не хочу, хотя и понимаю, что многие хотели бы на ней остановиться подробнее. Действительно, бытует точка зрения, что Запад своим богатством во многом обязан колониальным захватам и грабежу колоний.

Как общее суждение мне оно представляется неверным. Некоторые эпизоды колониальной политики Запада сыграли свою важную, можно сказать, решающую роль в появлении капитализма, и на них я позже остановлюсь. Но этого нельзя сказать про колониальную политику в целом. Она, конечно же, во многом повлияла на то, как именно развивались исторические события. Но тут требуется детальный анализ, а не умозаключения общего порядка.

Концентрация финансового сектора и ее последствия для соответствующих территорий.

Для наших целей необходимо отметить еще одну особенность Западной Европы. Она также является следствием отделения денег от власти. Речь идет о таком явлении, как концентрация финансового сектора на определенных территориях. Я уже упоминал об этом, когда рассказывал о трактате А. Серра.

Конечно, концентрация финансового сектора в определенных локальных точках – явление не чисто европейское. На Востоке это явление тоже было известно. Города, расположенные на пересечении торговых путей, всегда богаче, чем местности, от таких путей отдаленные. Там располагаются купеческие конторы и прочие финансовые институты с их многочисленными служащими, туда постоянно притекают деньги, прежде чем распространиться на другие территории.

Это правило верно для всех времен, и для сегодняшних не меньше, чем для древних. Достаточно сравнить судьбу одного из старейших центров Сибири Томска с его первым университетом за Уральскими горами, который по каким-то причинам (я читал несколько версий, и не знаю, какая правильная) оказался в стороне от Транссиба и появившегося гораздо позже Новосибирска, в котором сходится сразу несколько стратегических железнодорожных магистралей. Знаем мы и про гигантский разрыв в развитии между приморскими провинциями Китая и его же внутренними территориями.

Логистика, конечно, имеет значение, и это было известно с давних пор. Тот же Серра это понимал, о чем он прямо и пишет: мол, с точки зрения логистики Неаполитанское королевство не имеет таких преимуществ, как Венеция и Генуя, и поэтому он не рассчитывал на то, что Неаполю удастся переманить финансовый сектор к себе в значительных масштабах.

Но помимо логистики в Европе принимался в расчет еще один, по-видимому, даже более серьезный фактор. Уместнее всего, пожалуй, назвать его современным термином, поскольку этот фактор играет значительную роль и сегодня. Речь идет о так называемом «благоприятном инвестиционном климате». Применительно ко времени, которое мы рассматриваем, речь идет прежде всего о безопасности, хотя и другие факторы – законы, правоприменительная практика – также играли свою роль.

Но безопасность имела абсолютный приоритет. Поначалу города-государства, прежде всего североитальянские, понабравшие императорских и папских хартий, вполне удовлетворяли потребности финансового сектора. Безопасность не была бесплатной: приходилось либо содержать наемное войско, либо полагаться на доблесть простых горожан, но в этом последнем случае рано или поздно вставал вопрос о необходимости делиться с ними политической властью. Но до поры до времени цена была приемлемой.

По мере того как в ходе феодальных войн размеры владений начали увеличиваться и стали