Шрифт:
Закладка:
– Боже мой, – только и смогла выговорить она.
Потом были картины, бюсты, сокровища Египта. Но Давида ничто не могло переплюнуть. Даже слова Дана о том, что это копия, не испортили впечатления. Попробуйте сделать такую копию!
Весь ужас похода в музей состоял в том, что они целовались. Прятались за стенд, где их никто не видел, и, не смущаясь камер, целовались.
Тогда Женя впервые подумала, что они прощаются. Но потом подумала, что это глупости и что надо перестать думать. Иногда думать вредно.
Целоваться за стендами было почти так же классно, как и под лиственницами.
Главное, потом выйти из укрытия с умным видом и многозначительно сказать:
– Какой интересный художник.
А в ответ получить шепот:
– У тебя помада размазалась. Повернись, я сейчас сотру.
Поверила, повернулась, и да… он стер. Губами.
Стыд и позор.
– Это музей, – шипела Женька.
– Ай-ай-ай, как неподобающе ты себя ведешь в музее, – выговаривал Дан.
– На нас уже смотрительница косится!
– Конечно, еще раз так ко мне прижмешься – вообще выгонит. А перед этим спросит: «Девушка, вы зачем сюда пришли?»
– Я Моне пришла смотреть! – решила произвести впечатление Женька.
– Его тут нет, он в другом здании, – невозмутимо ответил Дан. – Зато здесь есть Боттичелли.
– Правда?
И они пошли искать Боттичелли. Две крохотные картины. Если не знаешь об их существовании – ни за что не найдешь.
– Здесь еще есть отличный Каналетто.
Кто такой Каналетто, Женька не знала, но вида не подала, лишь уточнила:
– Такой же крохотный?
– Ну что ты. Каналетто здесь огромный.
Вот как можно с этим типом ходить по серьезным музеям?
На обратном пути Женька снова замерла перед Давидом.
– Обалдеть просто.
– Я начинаю ревновать.
– А ты еще не начал?
Ужинали они в ресторанчике и дружно решили забыть о здоровом питании на один вечер.
Заказали спагетти с морепродуктами в сливочном соусе и нежнейший тирамису под кофе.
– Завтра придется постараться на пробежке, – пробормотала Женька, наматывая длинные макароны на вилку.
И постараться при разговоре с Людмилой Борисовной.
А разговор предстоял непростой. Женя очень волновалась и в понедельник ехала на каток, не зная, чем все в итоге закончится. Она не хотела оставлять тренерскую деятельность, не хотела бросать детей, но и не попробовать не могла.
– Людмила Борисовна, скажите, можно взять отпуск за свой счет на три месяца? – спросила Женя тренера в перерыве между занятиями, когда они сидели в маленькой комнате, служащей одновременно кабинетом и раздевалкой.
– Ты заболела? – реакция Людмилы Борисовны была мгновенной.
– Нет, – ответила Женя. – Я просто не хочу увольняться, но обстоятельства складываются так…
– Давай рассказывай про свои обстоятельства.
И Женя рассказала. Про звонок Циммермана. Про свое желание попробовать, про то, что не хочет бросать тренерство, но не может понять, как все это совместить.
Людмила Борисовна слушала и вздыхала. Под конец рассказа Женя чувствовала себя почему-то очень глупым и неразумным человеком.
– Тебя начало мотать из стороны в сторону, это плохо, – наконец произнесла тренер.
– Я знаю. Но я… не накаталась.
– Да вижу я, причем давно. Некоторые за всю жизнь накататься не могут. А как это будет у тебя, одному Богу известно. – Людмила Борисовна помолчала, покрутила в руках табели, положила их на стол и продолжила: – Тренерами, знаешь ли, тоже могут работать не все. А у тебя получается. Причем даже не в плане техники, а в плане постановки. Это тоже дается не всем. Говорить «подумай и не торопись» я не стану. Ты уже подумала и все решила. Совмещать выступления и тренерство не получится. Ты должна будешь определиться. Но ждать тебя до бесконечности я тоже не смогу.
– Я понимаю, – ответила Женя.
– Давай отложим этот вопрос до лета. Основные соревнования прошли, я тут как-нибудь справлюсь. А в июне ты должна будешь дать мне ответ. Если остаешься выступать, я начну искать нового помощника.
Это было справедливо. И это было очень щедро. Людмила Борисовна могла обидеться и вообще посчитать уход Жени, даже временный, предательством. Но когда-то очень давно она сама закончила спортивную карьеру досрочно. Тоже не накаталась. Только тогда подобного шанса продолжить в жизни Людмилы Борисовны не случилось. Удержать насильно она Женю все равно не сможет, а сохранить отношения – вполне. Талантливые постановщики на дороге не валяются. Особенно такие, которые могут придумать детям удобные для исполнения программы, сохранив необходимую сложность.
– Ну ладно, поговорили, а теперь работать.
Волна горячей благодарности поднялась в душе. Женя, наверное, даже заплакала бы, если бы не разучилась этого делать.
Однако внутри все затопило теплотой.
– Спасибо вам, – она обняла Людмилу Борисовну, – спасибо огромное, если бы не вы… я вообще не знаю, как бы тогда…
– Все равно бы пришла на лед. Рано или поздно. Ты без него не можешь.
5
– Дело было в 1791 году. Жил такой актер – Сила Николаевич Сандунов, играл он на императорских сценах и влюбился в красавицу-певицу Елизавету Уранову. Чувство оказалось взаимным. Но у красавицы поклонников было немало, в том числе и один важный придворный, действительный статский советник Александр Андреевич Безбородко. Безбородко пытался соблазнить Уранову, но та не поддалась на его ухаживания. Тогда вельможа подговорил директоров придворных театров уволить Силу Сандунова. Что же сделала Уранова? Во время своего выступления в Эрмитажном театре, а в тот день на спектакле присутствовала Екатерина II, она пропела песню, как говорят, глядя прямо на императрицу.
Приезжал ко мне детина
Из Санкт-Питера сюда:
Он меня, красну девицу,
Подговаривал с собой,
Серебром меня дарил,
Он и золото сулил:
«Поезжай со мной, Дуняша,
Поезжай, – он говорил. –
Подарю тебя парчою
И на шею жемчугом;
Ты в деревне здесь крестьянка,
А там будешь госпожа:
И во всем этом уборе
Будешь вдвое пригожа!»
После этого певица упала перед императрицей на колени и попросила у нее защиты от назойливого кавалера. В результате Безбородко был посрамлен, Сандунова оставили при императорской сцене, а уже немолодая и ставшая сентиментальной царица лично устроила свадьбу двух влюбленных…
Лекция, посвященная придворным праздникам и забавам при дворе Екатерины II, подходила к концу. Студенты слушали внимательно, многое конспектировали, а вот такие забавные и интересные факты делали рассказ профессора живым и увлекательным. Эпоха великой правительницы оживала в воображении будущих историков. Шевцов умел владеть аудиторией. Век Екатерины предстал в серии его лекций многогранно: пышный, жестокий, просвещенный, время расцвета литературы
