из Эвиала».

Глядя в фиолетовое пламя, в его призрачно-обманные языки, некромант видел там битвы, коим ещё только предстояло разразиться. Видел тяжёлый дым от горящих хлебов, взбитую сандалиями и сапогами пехоты пыль, ощущал её скрип на зубах. Мир готовился к небывалой гекатомбе, к потокам крови, к ямищам, куда станут сбрасывать погибших безо всякого погребения, к вою голодных псов, к тому ужасу и разорению, когда вспыхивает война всех против всех, без цели и смысла.

Призрачные рати возникали и таяли в пламени портала. Вздымались и опадали зарева пожаров, пока ещё бесплотные, никому не угрожающие. Метались крошечные человеческие фигурки, бежали, падали, замирали. Портал ярился, и в череде этих видений некроманту чудились бросаемые им тяжкие, подсердечные проклятия. Изнанка мира сочилась густой сукровицей, и, конечно, хватало охочих до неё мух.

Это обман, подумал он. Хаос — вернее, то, что я привык звать Хаосом, разрушающее, уничтожительное начало — показывает то, что хочет показать. Это давно известно; ложные пророчества: скольких они погубили!..

— И долго мы ещё будем тут торчать? — сварливо осведомился отец Виллем. — Сударь некромаг! Ваш черёд. А вы, маэстро, прошу, прошу сюда, не стесняйтесь, старикам везде у нас почёт…

Сила вздрогнула. Ещё раз и ещё — кто-то ломился сверху, пытаясь пробить дорогу через заграждения и брёвна, коими старательные монахи подперли двери в склепе.

Маэстро Гольдони, надо отдать должное, почуял неладное даже быстрее.

— Кто тут?! — тоненько заверещал он.

— Прошу прощения, судари и сударыня, — раздалось со ступеней.

— Ньес?!

Некромант обернулся: да-да, в проёме застыла та самая целительница. Подарившая ему исцелившую любовь — и исчезнувшая.

— Прошу прощения, — повторила она. Сделала движение и вдруг оказалась рядом. — Маэстро Гольдони, моё почтение. Отец Виллем, рада видеть. Сэр Конрад, надеюсь, раны ваши затянулись, — она вдруг сделала паузу, взгляды их с девой Этией скрестились. — Ньес, — вдруг коротко закончила она, не утруждая себя приветствиями. — Врачевательница.

— Этиа, — поджала губы та.

— П-прекрасная Ньес, — Этиа пихнула сэра Конрада локтём в бок, зашипела от боли, угодив по железу доспеха и рыцарь поспешно замолчал.

— Понимаю, куда вы собрались, — легко сказала Ньес. — Простите, я едва не опоздала. Но, вам же всё равно нужен будет лекарь? Я отлично справлюсь.

Она стояла рядом, ладная, подтянутая, в широких шароварах, низких мягких сапожках, просторном, на мужской манер шитом кафтане. По-гномьи широкий пояс с сумочками, нож на правом боку, заплечный мешок — ничего лишнего.

— Во имя Господа и во славу его, — сдавленно проговорил отец Виллем. — От такого дела отговаривать есть грех и поношение Воли Его. Ты удержишь нас всех, сударь некромаг?

Фесс только кивнул. Амулет Блейза тянул всё сильнее и сильнее, словно злой вещице не терпелось в провал.

— Держитесь за руки, — только и смог сказать он. — Будем падать. Будет страшно. Сперва.

Несчастный маэстро Гольдони издал слабый стон.

— Синьоры… пощадите старика… я ж буду только обузой…

— Ничего, мы потерпим, меня на кривой не объехать, маэстро. Некромаг! Ну, сколько ещё ждать?!

— Нисколько, — буднично бросил Фесс. И — шагнул в портал, увлекая за собой остальных.

Маэстро истошно завещал, задёргался; Нэис и монах схватили его под руки, едва не швырнув в пропасть.

Лиловое пламя сомкнулось над их головами, в лица дохнуло жаром, серными испарениями. Тёмные обелиски Города Грехов ринулись навстречу. Порталы — штука опасная, непредсказуемая и капризная. Это не дверь, которую подопрёшь поленом, да и вся недолга. Портал может оказаться дорогой в одну сторону; может быть невидим с другой стороны; может внезапно исчезнуть; наконец — может висеть в воздухе, вот именно как сейчас.

Они провалились. Пустота приняла их, горячий и сухой ветер резанул по лицам, маэстро Гольдони тоненько заверещал. А вот Ньес падала молча, и лишь глядела на него, некроманта, без малейшего страха — с одной лишь верой.

Падение длилось лишь несколько мгновений, ожили левитационные чары, старые, выученные ещё во времена Долины. Те самые чары, которые маги старались использовать поменьше и только в безвыходных положениях: мало того, что от них раскалывалась голова (и хорошо, если только голова!), так они ещё и, случалось, притягивали со всей округи тварей, наделенных хотя бы и малейшим сродством к магии.

Но сейчас иного выхода не было, и чары сработали, как и положено.

Незримая рука словно ухватила их всех за шивороты, встряхнула как следует, и беспорядочное падение сменилось плавным спуском.

Под ними, насколько мог окинуть взгляд, раскинулся Город греха.

Прямые улицы, геометрические правильные пересечения. Строгие формы ступенчатых пирамид, идеальные грани обелисков; казалось бы — откуда здесь такое? Хаос (или назвавшееся таковым) выглядел куда упорядоченнее любого города там, на поверхности.

Над головами пылали тёмно-лиловые тучи; ало-фиолетовые солнца застыли в разных точках небесной дуги. Внизу, в глубоких ущельях улиц, ощущалось всё то же вечное движение, неустанное, размеренное; там торопились бесчисленные сонмы существ, занятые чем-то непонятным.

Низкие, сутулые, большеногие, с вечно опущенными головами, они чем-то напоминали коричневых муравьев. Да, люди — но искажённые, изломанные, и теперь некромант понимал, как именно. Тела разделены на сегменты, поистине, как у муравьёв.

Движение внизу не прекращалось. В тучах над головой угадывались колыхания незримых крыл; яростно-лиловым огнём полыхали вершины обелисков. Никто не вскинул голов, никто из спешивших по улицам чудовищного города не обратил внимание на четвёрку спускавшихся.

Воздух, сухой, горячий и неживой. На террасах поднимались ряды чернолистных низкорослых дерев, словно рабы, присевшие в страхе перед кнутом надсмотрщика. В дверные проёмы пирамид и зиккуратов втекали сплошные потоки здешних обитателей, непрерывные, молчаливые, неостановимые.

Чем они были заняты? Над чем трудились?

А левитационные чары меж тем начинали разрушаться, словно осколок льда в кипятке, таяли под напором горячего ветра.

Здесь будет нелегко творить заклятия…

И всё-таки они успели. Правда, рухнув с высоты шести футов на каменный уступ одной из множества пирамид, на взгляд если чем и отличавшеся от других, так это выбитыми на плитах символами, непонятными, но даже на вид жуткими и хищными: словно зубастые пасти, пережёвывающие добычу.

Какое-то время ушло, чтобы привести в чувство несчастного маэстро; отец Виллем стоял на широко расставленных ногах, смотрел хоть и мрачно,