— Почему же я тебя не увидел? И почему ты не подошла ко мне?

— Ты о чём-то задумался, а я постеснялась. Разве ты мне муж, чтобы я бросилась к тебе в объятия? Тот господин по крайней мере был когда-то мужем Ифисы и является отцом её детей.

— Каких детей? — опять удивился он. — Разве у неё есть дети?

— Есть. Трое. Но Ал-Физ забрал их в свою усадьбу.

— Трое детей? У этой порхающей сливочной птички есть птенцы? Никогда бы не подумал, что многодетная мать может так выглядеть…

Меня задело его не скрываемое восхищение внешним видом Ифисы и, желая бросить на неё тень как на гипотетическую соперницу, я сказала, — Разве она воспитывает своих детей? Работает на износ ради их пропитания? В чём заслуга? Их опекает добрая няня, обеспечивает отец-богач, а воспитывает и заботится об их развитии законная жена богача, в то время как Ифиса не работает, живёт на щедрые подачки этого, как ты сказал «элитного бугая», и занята лишь собственным услаждением во всех смыслах.

— Кажется, она твоя подруга, — заметил он.

— Подругой мне она быть не может в силу возраста и своего зазнайства. Она зрелая женщина, к тому же знаменитость, а я кто? Похоже, она опять отправилась с господином своей души и тела в ночное и закрытое заведение. Она ночует там чаще, чем у себя дома. — Мне очень хотелось, чтобы тень, наведённая на Ифису, была как можно гуще и непригляднее. Не знаю почему, но он покривился, слушая такие вот подробности о женщине, бывшей для него посторонней.

— Почему тебя это задевает? — спросила я.

— Меня? Мне абсолютно фиолетово, куда и с кем она бродит.

Я не поняла его речевого оборота, но в его речах всегда хватало несуразностей.

— А Гелия туда ходит? — спросил он.

— Куда? — спросила я.

— В эту «Фиолетовую мечту», — ответил он.

— В «Бархатную», — поправила я. — Разве ты сам там ни разу не был?

— Нет, разумеется!

— Так чего же ради Гелия туда пойдёт? — я уже злилась на странное уклонение нашей беседы. — Ифиса бродит туда со своим, пусть и бывшим, но мужем.

— Гелия как бродячая кошка, любительница подобных лакомых заведений. Разве нет?

— Нет, разумеется! — я невольно воспроизвела его фразу с той же самой интонацией возмущения.

— Откуда ты знаешь! — не спросил, а опровергнул мою уверенность он. — Гелия точно такая же шлюха, как и все те, кто её окружают.

— Ну, так и забей на неё! — я самоуверенно повторила тот самый речевой оборот, какой он использовал сам в разговоре с Гелией.

— Ого! Ты уже стала моей советницей по личным вопросам, — он засмеялся.

— Нет. Не желаю я быть ничьей советницей. Но я согласна только на роль главной и единственной жены, да и то после посещения Храма Надмирного Света. И чтобы никаких младших или старших жён рядом не было.

— Однако, у тебя захватническая натура, — он продолжал смеяться. — С чего ты взяла, что я готов на тебе жениться?

— Разве о тебе речь? Я говорю вообще. Объясняю свои правила жизни, которым следую.

— И пожалуйста, следуй своим правилам. А я предлагаю тебе лишь необычное приключение, пусть оно будет исключением из твоих правил. Мы же совместно решили, что будем детьми, непосредственными и раскованными. Или ты передумала?

— Нет, — пробормотала я, сразу уловив, что он с лёгкостью отпустил бы меня из своей машины прочь. Он вовсе не был уверен в том, что поступает правильно, вовлекая меня в свои игры, а жизнь в чужеродной среде, как и серьёзность самой деятельности землян, всё то, о чём я тогда и понятия не имела, ставила его в очень жёсткие ограничения. Он и так считал себя недопустимо уже распустившимся. И его сомнения в том, а стоит ли давать свободу возникшему влечению, были куда основательнее моих переживаний. Тогда я не знала, что не столько обида на Гелию двигала им, сколько опасение, что страшный бандит присвоит меня, заручившись согласием столь же бесчеловечного в его мнении Тон-Ата. И он разрывался между желанием отодвинуть меня подальше от себя, или самому отойти подальше, что одно и то же, — ведь самодисциплина у него была отнюдь не та, как у трольцев, — и желанием меня спасти. Как ни сильно я ему нравилась, он мог запретить себе любое чувство, если оно шло вразрез с его установками, и только Гелия была для него неодолима по своему оказываемому воздействию. Она была паранормальной болезнью его души и его тела. Он реально болел, страдал, о чём я и понятия не имела. А со мною он вдруг ощутил себя молодым и полным сил как на Земле. Свободным от кристаллических химер, грызущих его. Но чтобы это понять, мне нужно было прожить более длинную и сложную жизнь, нужно было отстрадать для того, чтобы цветок души раскрыл не один лепесток своего потенциала и дал последующий плод, называемый жизненным багажом. Конечно, плоды у всех бывают разные. Несъедобные, токсичные и даже гнилые. Но мы, он и я, были одарены многими талантами, в том числе и способностью преодолевать губительное влияние неблагоприятных факторов.

Он положил свою коротко остриженную голову на мои колени и замер, удивляя своей ребяческой нежностью. Я робко погладила ёршик его волос, ласково коснулась ушей, невольно отвечая на некую глубинную его потребность, суть которой не поняла совершенно. Не почувствовала, — поскольку на тот момент времени не изжила из себя подростковую эгоцентричность, — насколько он одинок, сиротливо-печален и никому в целой Паралее не нужен. Коллеги и сослуживцы по подземному городу были не в счёт, сами такие же пришельцы, втайне тоскующие и оторванные от родного мира. Для многих из них путь сюда был в один конец. Но тогда я и вместить не могла в себя, что такое этот подземный город, когда он и Гелия упоминали о нём.

— До чего же ты нежная, родная, — произнёс он сдавленно, как будто стеснялся собственного признания. — Хочется, чтобы ты была моей сестрой, кем-то, кого не надо трепать этой, всегда свирепой, чувственной бурей.

— И не тормоши меня, — сказала я, ничего не поняв.

— Да как? — он поднял свою голову и впился в меня яркими и чуточку безумными глазами. — Я же едва сдерживаюсь, чтобы не поджечь тебя собственным и беспощадным пламенем. А потом что будет?

— Зачем поджечь? — опять не поняла я.

— Чтобы изжарить твоё сердце и съесть его, — засмеялся он. Шутка мне не понравилась.

— Глупо сказал, — ответила я. — Как будто ты людоед.

— Да я хуже. Я во мнении Чапоса — подземный оборотень.

— Сам