– А если я проиграю? – выдавила Элеонора.

Улыбка черноглазой стала шире, и в отблесках из окон бальной залы Элеонора увидела её зубы – целые ряды зубов, желтоватых, тонких, словно иглы.

– Полагаю, ты понимаешь, что тогда случится. – Гостья протянула руку: – Мы договорились?

Без колебаний девушка пожала её ладонь, а потом черноглазая исчезла.

Вдалеке зазвонил церковный колокол, и Элеонора резко развернулась. Неужели уже полночь? Нет… часы пробили четверть двенадцатого – у неё пока оставалось время.

Она вернётся в зал и остановится у дверей. Отсюда будет проще начать, когда прогремит первый удар часов. Затем через холл, вниз по ступенькам, по улице до третьего поворота налево, мимо заграждений и по дороге к старому кладбищу. Будет ли земля считаться освящённой по-прежнему, хоть её и выкопали? Да, так ведь должно быть.

– Вот ты где!

Чарльз шагал по двору, и на лице у него была написана чистая ярость. При виде девушки он запнулся.

– Который час? – спросила Элеонора.

– Четверть двенадцатого. Ох, дорогая, ты плакала?

Рука девушки метнулась к лицу:

– Это так очевидно?

Чарльз взял её за руки, и вместе они сели на краю фонтана.

– Отчего ты прячешься здесь, в темноте? Нужно было сразу идти ко мне.

– Прости. Я не… ты, стало быть, уже знаешь, что случилось?

Мужчина протянул ей платок, и у него снова заходили желваки.

– Да. Признаюсь, я здорово вышел из себя, когда узнал. Но не беспокойся. Леди Уинстенли попросила его уйти. Мы больше его не увидим.

Элеонора смяла платок в руке.

– Ты не… ты не веришь…

– Конечно же, нет! Как ты вообще можешь даже спрашивать?

Лунный свет обрисовал морщинки на его лице и высеребрил волосы. В горле встал комок. Неужели так он будет выглядеть через двадцать, тридцать лет? Даже сейчас он не был похож на своего отца. Проживёт ли она достаточно долго, чтобы увидеть, как изменится лицо Чарльза, и на неё будет смотреть мертвец?

– Если тебе кажется, что так будет лучше, мы могли бы уйти, – предложил он, потирая затылок.

– Прости… мне так жаль. Ты так ждал этого вечера, и я тебя совсем опозорила. – Элеонора расплакалась – зарылась лицом в платок и зарыдала. Чарльз нежно положил ей руку на плечо:

– Элеонора…

Как же хотелось, чтобы у неё было больше времени. Как хотелось, чтобы был шанс рассказать ему правду и знать, что Чарльз примет её. Как хотелось, чтобы она никогда не заключала эту сделку, никогда не оказалась в особняке Гранборо, никогда не вспоминала ножки железной кровати, просыпаясь в поту глубокой ночью. Но желания не спасали её – никогда не спасали.

Чарльз привлёк девушку к себе:

– Тише, дорогая. Я всё исправлю, вот увидишь.

В ней таилось «нечто», к чему Элеонора сама боялась прикоснуться, – та часть её личности была защищена стенками тонкими, точно яичная скорлупа. Сейчас девушка чувствовала, как эти стенки пошли трещинами – возможно, из-за черноглазой. А возможно, трещины были и раньше. В любом случае сейчас Элеоноре было очень страшно, что это тёмное призрачное «нечто» выползет наружу.

Девушка стянула перчатки и прижала запястья к векам. Всё будет хорошо. Ей просто надо было выжить в течение ближайших сорока пяти минут.

Чарльз по-прежнему обнимал её за талию.

– Позволь, я отвезу тебя домой, Элеонора. У тебя был шок – тебе нужно отдохнуть.

Девушка высморкалась и брызнула немного холодной воды себе под глаза.

– Нет. Нет, я… я не желаю, чтобы говорили, будто инспектор меня испугал настолько, что я ушла.

– Уверена?

Она кивнула и ущипнула себя за щёки, чтобы вернуть румянец.

– Сильно заметно?

– Разве что чуть-чуть. Давай побудем снаружи ещё немного. Свежий воздух тебе на пользу.

Элеонора подалась вперёд и поцеловала его. Когда пробьёт полночь, она хотела, чтобы вкус его поцелуя остался на губах.

Девушка села на кушетку в бальной зале, прямо у дверей. До полуночи оставалось тридцать минут. Бальная зала начала пустеть. Те из гостей, кто остался, развалились в креслах и дремали или же кружили по танцевальной площадке с раскрасневшимися щеками или слишком сильно горящими глазами.

Постукивая каблучками по полу, девушка смотрела в окно. Натриево-жёлтые уличные фонари горели, точно светлячки, замершие в янтаре. Отсюда Элеонора могла разглядеть очертания заграждений, преграждавших дорогу к старому кладбищу. На периферии зрения мелькнула жёлтая вспышка, но девушка предпочла не обращать внимания.

Это ведь не займёт много времени – всего-то выйти из бальной залы, в холле повернуть налево и направиться к входной двери. Затем вниз по лестнице – не быстрее ли будет прыгать через ступеньки? Нет, не хотелось рисковать сломать себе лодыжку. Итак, по ступенькам – пролёт справа ближе. Потом – на улицу. Через добрых несколько ярдов – третий поворот налево, где запах будет наиболее сильным. Миновать заграждения и…

За окном двигалась белая фигура.

Элеонора подалась вперёд. Может, это её отражение? Нет. Чем бы это ни было – оно двигалось. Девушка постаралась выбросить увиденное из головы. Скорее всего, это был просто ребёнок или какой-нибудь пьяница, пытающийся выклянчить у кухонной прислуги объедки.

Итак, через заграждения, и…

Нечто за окном подняло голову.

Это оказалась Лиззи. Вьющиеся волосы спутаны, худое лицо опухло и посерело, губы посинели. Руки были скручены, точно корни, а изо рта капала вода.

У Элеоноры перехватило дыхание, и она отпрянула от окна. Не может быть. Лиззи ведь умерла! Элеонора сама видела её, лежавшую лицом вниз в воде, сопротивлявшуюся… Сопротивлявшуюся? Нет, Лиззи не сопротивлялась – она уже была мертва, и Элеонора не видела, как руки служанки царапали корыто, а потом замерли навсегда. Она просто напридумывала себе разного. Нет, это черноглазая вкладывала странные мысли в её разум, чтобы напугать.

Элеонора оглянулась. Лиззи исчезла. Девушка вспомнила жёлтую вспышку и с дрожью подумала о маленькой канарейке.

Двадцать девять минут до полуночи.

Двадцать одна минута до полуночи. Элеонора села на кушетку, сунув ноги глубже в атласные туфельки. Она жаловалась на жару, чтобы лакеи оставили двери открытыми, чтобы не терять драгоценного времени, когда придёт срок.

Из толпы вышел Чарльз с тарелкой тарталеток и сунул пирожные в руки девушки:

– Я добыл это в кухне, для тебя. Ты ужасно бледна! Уверена, что не хочешь домой прямо сейчас?

Элеонора кивнула и взяла абрикосовую тарталетку. Та оказалась слишком сладкой, а тесто раскрошилось во рту, словно пепел. Девушка всё равно съела – ей понадобятся силы.