в темноте и ударил по перепонкам волной оглушающего грома. Клуб пыли закружился, замельтешил над землей. И почти мгновенно там, впереди, где скрылась машина, полыхнула вторая вспышка. Граната врезалась точно под раму кузова. В это же время электрик зажег второй прожектор, и ослепительно-белый луч пропорол темень. В синеватом колеблющемся свете солдаты увидели, как огромная машина резко свернула с бетонки и, опрокидываясь, удивительно плавно, будто в замедленной киносъемке, стала переворачиваться вверх колесами.

Раздался тягучий грохот, как если бы на землю с высоты шваркнули огромную железную бочку. И сразу все стихло.

Только в подрагивающем луче прожектора было видно, как крутятся вздыбленные вверх колеса машины.

Лежа вниз головой, истерзанный, уже умирающий, Бароян потянулся к рации:

— Мелик... Мелик... Мудрак... Сука... Нас взяли...

Доложив полковнику Родионову, что собрался поужинать, Мудрак направился к дому, потом, убедившись, что за ним не следят, выбрался с территории базы и кружным путем вышел к машине. Час бешеной гонки, и он въехал в дачный поселок Отрадный, где на даче Золотцева собрался штаб Особой группы Галустяна. Два костолома, дежурившие снаружи, пропустили майора в дом без разговоров. Его здесь знали в лицо.

Все члены штаба сидели за накрытым столом.

— Мелик! . — сообщил Мудрак с порога. — Надо остановить операцию. Нас раскрыли.

— Э! — возбужденно вскочил с места полковник Радамес, которому вернули его командирские права. — Ты думаешь, что сказал? Наши люди уехали. Почему ты их не остановил?

— Я ушел из городка по другой дороге. Спешил сообщить вам...

— Спешил, не спешил, — сделал вывод Акоп, — теперь поздно судить. Их не догонишь. Надо ждать. Садись. — Он показал рукой на место за столом. — А ты, полковник, попробуй связаться с ребятами. И быстро! Пусть возвращаются.

— Мелик, — с отчаянием взмолился Радамес, понимая, какое ему предстоит дело, — ничего не выйдет. Мы их слушаем на волне, они нас — нет.

— Все равно, иди!

От магистрали к дачному поселку Отрадный вела асфальтированная дорога. Она отличалась от множества подобных своей ухоженностью и исправностью. Здесь не встречалось ни выбоин на полотне, ни облупившихся дорожных знаков на обочинах, ни поврежденных перил на мостах. Удивляться не приходилось: Отрадный издавна стал местом поселения чинов партийной и советской власти района и области. Все они вносили в развитие социализма большой идейный и практический вклад, а для себя из развитого социализма выносили еще больший вклад — материальный.

В Отрадном в кущах садов прятались от завистливых глаз богатые дачи-особняки, бдительно охраняемые старательными ветеранами внутренних дел и госбезопасности. Крутые мужчины — отставные майоры и капитаны — берегли покой тех, кто обладал в обществе равных демократических прав правами чуть большими, чем у остальных.

Новая эпоха внесла в быт Отрадного зримые перемены. Теперь те, кто выносил личные вклады из общества, отданного на разграбление, уже не скрывали того, сколько они смогли уволочь в свою нору под славным лозунгом «Грабь накопленное». Отрадный захлестнула волна новостроек. Над кущами садов поднимали острые крыши каменные чертоги, не пугающиеся собственной высоты, блеска огромных стекол и красно-медных крыш. В одной из таких новостроек проживал скромный адвокат Исаак Золотцев. Именно под его гостеприимным кровом, по сведениям Катрича, должны сегодня находиться члены штаба Акопа Галустяна.

— Куда теперь? . — спросил Андрей, когда машина въехала в поселок.

— По Фестивальной, второй поворот направо. Первый Советский тупик.

Рация штаба работала на прием. Надев наушники, полковник Радамес терпеливо слушал эфир. Зыбкое воздушное пространство, разделявшее штаб и уехавших на операцию боевиков, таинственно шуршало, потрескивало, поскрипывало, посвистывало. Но главное, чего ждали в штабе — сообщений Барояна, — волны с собой не несли.

Радамес, опустив голову на грудь, погрузился в сладкую медовую истому и незаметно для себя задремал. Он не знал, сколько прошло времени, как вдруг что-то тревожное, пугающее вырвало его из сумеречного опьянения, заставив вскочить. Тряхнув головой, он посмотрел на радиста и требовательно спросил:

— Что там?

— Беда, полковник. — Радист выглядел испуганно, и руки ег дрожали. — Это наши. У них беда...

— Баро?! Что передал?

— Он кричал: «Мелик, Мелик, Мудрак сука. Нас взяли».

— Я убью этого Мудрака! — заорал Радамес, пряча испуг за то, что проспал такое сообщение. — Прямо сейчас!

Однако, шагая к дому, Радамес столь быстро остыл, как и воспламенился. Охладила его простая мысль. Операцию в арсенале готовил Акоп. С Мудраком вел переговоры он сам. Значит, мертвый майор покроет грехи Мелика. Нет, Мудрака надо сохранить в живых. До решения штаба. А там еще видно будет, останется ли Галустян командиром особой группы, и кто пойдет под суд и расправу.

Радамес вошел в помещение, и взоры всех обратились к нему.

— Мелик, — по-армянски доложил полковник, — наших взяли. На базе.

Галустян резко встал и также по-армянски отдал приказ:

— Уходим. Прямо сейчас. Маршруты всем известны. Полковник, возьмешь с собой майора. И уберешь его. По дороге. Лучше где-нибудь на краснодарской земле.

— Что случилось? — встревоженно спросил Мудрак.

— Тебе объяснят, — отрезал Галустян. — По дороге. А сейчас все уходим.

— Поедем вместе, майор, — скрывая торжество, сказал Радамес. Убирать Мудрака он не собирался. — На твоей машине. И быстро.

Стараясь не проскочить нужный поворот, Андрей сбавил ход до малого. В это время встречная машина фарами попросила вырубить дальний свет. Ножным переключателем Андрей включил подфарники. И тут же мимо прокатила машина — «вольво».

— Стой! — закричал Катрич, осененный догадкой. — Крути назад! Это наши клиенты проехали!

Как назло, Андрей разворачивался неловко и долго. Задние колеса сползли в кювет, и свежая трава, размочаленная протекторами, заставляла машину буксовать. Катричу и Николке пришлось вылезать наружу. Только с их помощью машина выбралась на асфальт. Съехав на обочину, Андрей бессильно положил руки на руль. Напряжение последних дней сломало его: машина перестала слушаться.

— Прими руль, — скомандовал Андрей Николке.

— Устал? — положил ему на плечо руку Катрич. — Тогда лучше я сяду.

— Не лучше, — возразил Андрей. — Он — гонщик.

Братья поменялись местами, а Николка взял с места стремительным рывком. Запели шины. Дверцы захлопнулись на ходу. Катрич положил руки на спинку переднего сиденья и через плечо водителя взглянул на спидометр. Стрелка его резко свалилась вправо, заслонив цифру сто.

— Неплохо, курсант. И все же нам их не взять. У Акопа — фора.

— Дотянемся, — сквозь зубы произнес Николка. За рулем он преобразился: руки лежали на ободе твердо, спина напряглась, взгляд жестко фиксировал дорогу. — По нашим бетонкам две сотни не выжмешь.

— Не кажи гоп... — усмехнулся Катрич. — «Москвич» против «Вольво»…

— Это какой «Москвич». У своего мы с батей двигатель сами до ума доводили.

Он добавил газу, и новое ускорение навалилось на