Заодно умудрялись ещё и мародёрить. Грайсу повезло снять с мертвеца золотое кольцо с большим красным камнем. Килара сумела найти кошелёк с серебром. Кто-то из новичков-рядовых отыскал антимагический амулет.

В пути я поправил морду Маутнера, а потом и раны ещё нескольких человек. Старая забытая практика… чуть ли не ностальгия… Бег и лечение на ходу. Хех, до чего же у меня интересная жизнь!

В Фирнадане же меня ошарашили совершенно необычными и даже противоречивыми новостями.

— Не убивай дурака, маг! — услышал я чьи-то крики, после того, как отдал лошадь (с которой, под конец, мы даже нашли общий язык). — Не бери грех на душу!

— Эй! — стоящий неподалёку Ворсгол, не обнажая оружия, схватил какого-то щуплого мужика, который, бешено завывая, мчался в мою сторону. За его спиной, метрах в десяти, застыли ещё три фигуры.

— Что за херня⁈ — Бейес положил ладонь на рукоять оружия, подозрительным взглядом осматриваясь вокруг. — Кто-нибудь объяснит?

— Сэдрин, — махнул я рукой своему бывшему лейтенанту, как раз вышедшему из казарм. За время пути его тоска (похоже у мужика что-то намечалось с Марлис, а может и было — тут я не знаю) немного подувяла, так что сейчас он уже гораздо больше напоминал того человека, которого я «повысил». — Прикрой!

К нам уже мчалась стража, которая бдительно оглядывала каждый угол, не упуская такое сборище, как казармы.

— Это из-за него! — надрывался доходяга, указывая на меня пальцем. — Умерла Оливия!

— Бред какой-то, — закатил в ответ глаза, — я только что приехал из вылазки. Ты ошибся или пьян.

— Ты — Сокрушающий Меч Кохрана! — добавил он, отчего подоспевшие стражники с толикой глубокого уважения покосились на меня. Один даже отвесил короткий, несколько неуклюжий поклон. — Ты принёс лекарям свою подружку, заставив их лечить смертельную рану!

— Она волшебница, — нахмурился я, сделав привычный по прошлой жизни (когда ещё не пробудил у себя магию) жест, отчего люди расступились, хоть смуглокожий Ворсгол и не спешил отпускать дебошира.

— У него дочь умерла, — послышался голос подошедших ближе мужчин, видимо друзей буйного. — Мелкая ещё, даже десяти не было…

— Вот-вот, — кивнул второй, — осаду пережила, а тут — отравилась какой-то гадостью. Видать порченое съела, да так неудачно, что выворачивало всю.

— Тут и вы как раз вернулись, — опередил его первый, — солдатики, то бишь. Из боя того, со статуей, значится… Понятно, что после боя всех в храм потащили и уже не до девчонки…

— В средне раненые её поместили! — перебил его сосед. — Но не дотянула…

— Он виноват! — снова взревел разбитый горем отец, повиснув в руках сурового Ворсгола, который, тем не менее, умело контролировал всё вокруг — особенно чужие руки.

— Если речь о Скае, — начал осознавать я причину обвинений, — то она волшебница, которая…

— Получила Метки! — закричал мужчина, снова забившись в чужой хватке. — И ты должен был знать об этом! Если бы целители не потратили силы на её бесполезное лечение, но они могли бы успеть заняться Оливией!

Метки? — не понял я, хотя в глубине души, которая враз застыла и похолодела, осознание происходящего появилось мгновенно.

Ещё один шрам. Ещё одна жертва, которая повиснет где-то там. Далеко. В углу души.

— Матерь божья, — скривилась Килара, — сочувствую Изен.

— То есть и у тебя тоже, верно? — спросил вышедший на крики Маутнер, внимательно на меня посмотрев. — Сколько ещё времени?

— Времени? — криво усмехнулся я. — Всё время этого мира, капитан…

Более полугода, если я правильно веду подсчёты, но насколько больше? Надо бы ознакомиться с календарём. Желательно имперским.

— Я не знал, — взглянул я в глаза этому мужчине. — Но даже так, три дня — достаточный срок, чтобы польза от алхимии и магии перевесила одну жизнь.

— Куча народа погибла, мужик, — встряхнул его Ворсгол. — Вина в смерти Оливии не на Изене, не на его подруге, не на целителях, а на имперцах.

— Имперцы… — слёзы катились по его лицу. — Что мне эти имперцы… Что мне… что мне…

— Навести её, — хлопнул Маутнер меня по плечу. — Заодно, по возможности, помоги в храме. Ближайшее время мы будем в Фирнадане. Но ночевать приходи в казармы. Нужно будет поговорить.

— Так точно, капитан, — механически кивнул я.

— Провожу, — вышел Сэдрин. — Эй, Изен, выше нос!

Оставив позади убитого горем отца, а также остальных солдат, мы с «лейтенантом» направились в сторону храма.

* * *

Таскол, взгляд со стороны

Некоторые путешествия требовали неподвижности.

Он снял комнату и просидел там несколько недель, которые уже вытерпел много раз прежде. Он не столько готовился, сколько медлил, пока мир созревал для его появления. Он был божественным посланником…

Его урожай созреет так же, как уже созревал.

Каждое утро он видел, как встаёт и в последний раз выходит из комнаты. Он гнался сам за собой, видя собственную спину на каждом углу, среди перемешивающихся толп. Яблоко находило его. Потом монета. А вот жрец Хореса, который дал ему хлеб, испачканный синей плесенью. Он слышал, как люди разговаривали на улицах, слышал их перебивающие друг друга голоса, и ему было трудно отделить причины от следствий.

Он слушал людей и слушал своё слушание. Большинство горожан ничего не замечали, но некоторые смотрели на него другими глазами. Маленькая девочка всё визжала и визжала. Слепой нищий, всхлипывая, обнял его за колени.

— Ты должен сделать это! Должен! — причитал безумец.

Иногда посланник глядел в одинокое окно, из которого был виден храмовый комплекс Аллеи Жрецов: группа высоких светлых строений, в утренней дымке казавшихся серыми. Иногда каменные просторы были пусты, иногда их заполняли бунтующие толпы.

Иногда он просто наблюдал за собой, глядя в окно.

Он видел дворцовый квартал, сверкающие крыши, вздымающиеся в беспорядке, стены, иногда белые на солнце, иногда вымазанные чёрным от пожаров. Он слышал зов горнов и понимал то, что и так всегда знал.

Женщина, которую он убил, была свергнута.

Он увидел паука, бегущего по половицам, и понял, что весь мир — это его паутина. Он чуть не наступил на неё десять тысяч раз. Почти наступил, снова и снова…

Посланник проснулся и увидел, как одевается возле своего ветхого, скрипучего