Шрифт:
Закладка:
Она проснулась от легкого похлопывания по плечу.
— Василиса, просыпайся. Мы закончили. — Над ней стоял доктор Яблоков и улыбался. — Молодец, — похвалил он послушную пациентку, — хорошо расслабилась. Правда, Борь?
— Если так пойдет дальше, думаю, сеансов в сто уложимся.
— Сколько?! — вытаращилась на физика Васса. — А вы уверены, ребята, что я столько проживу?
«Ребята» рассмеялись.
— Тебя спасет не Глебов, а юмор, — весело заметил Сергей. — Поднимайся, соня. Домой едем.
— Нет, только после чаю, — возразил хозяин. — Сразу после сеанса нужен хотя бы краткий отдых.
Что ж, она не против, отдых завсегда организму приятен. Тем более что хозяин был очень даже симпатичным — типичный физик, под которых любят гримировать актеров киношники. Аккуратно подстриженная бородка, мило взъерошенные волнистые светлые волосы, хороший овал лица, умный лоб и внимательные глаза — чтобы найти поклонниц, давать объявление не надо. Плюс ум, что для мужчины — первое дело.
— С удовольствием, — легко согласилась ожившая подопытная.
За чаем они мило поговорили ни о чем. Физик расспрашивал ее о дикторшах, признался, что мальчишкой был влюблен в Анну Шилову. Простились до послезавтра.
— Первые три недели будем проводить сеансы через день, потом — дважды в неделю, потом — в неделю один раз. График не обсуждается, — предупредил он, заметив протестующий жест Вассы.
— Конечно, Борь, здесь мы в твоей власти. Как скажешь, так и будет.
Подопытная закрыла рот. И дураку ясно: они ее слушать не будут. Но едва уселась в машину, тут же дала себе волю.
— Сережа, это никуда не годится. Как, ты себе воображаешь, я буду лечиться?
— В смысле?
— В смысле, как я смогу так часто ездить в эту дыру?
— А я на что?
— Ты работаешь, — пояснила она бестолковому профессору. — И я, между прочим, тоже.
— Я тебе дам больничный на это время.
— А ты?
— А я взял отпуск. По семейным обстоятельствам. Так что закрой, пожалуйста, рот и отдыхай.
И она заткнулась: хозяин — барин, а Сережка — настоящий клад. Грех отталкивать протянутую руку друга.
И закрутились дни. Они с Сережей, как заведенные, появлялись в назначенное время, и она торчала под колпаком. Сначала наступило облегчение. Появились силы, боль стала не такой частой и сильной. Она прибавила в весе: за первые три недели — почти полкило. Засветила надежда. В промежутке между сеансами сбегала в церковь — потянуло. Подала записку о собственном здравии — люди добрые научили. Поставила свечки: Пантелеймону Ценителю, Казанской Божьей Матери, Спасителю и Николаю Угоднику — авось помогут. Познакомилась поближе с женщиной в черном: ее звали красивым именем Мария. Через три недели опять стало хуже: участились боли, сбросила набранный вес. Сергей уверял, что это реакция организма на лечение, естественный процесс, — словом, нес всякую утешительную ерунду (на то и врач), а в глазах — тревога. Она снова упала духом, пришла апатия. Хотелось бросить все к чертовой матери и поваляться напоследок с книжкой на диване. Через месяц закрыла больничный. Ездили теперь раз в неделю, по выходным. Зато чаще стала наведываться в церковь. Притягивали тишина, дрожащие огоньки свечей, убаюкивающий голос батюшки, ласковые глаза святых и Мария. Васса узнала ее страшную судьбу. Три года назад молодая женщина, солистка одного из московских музыкальных театров, потеряла мужа, мать и маленького сына. В авиакатастрофе. Лететь на юг должна была вся семья, но в последний момент у Марии возникли проблемы в театре, и она поменяла билет на следующий день. Они не долетели. А она не полетела — лететь было не к кому. Жить стало незачем, но в последний момент струсила и выбросила бритву. В церковь привела старушка-соседка — батюшка искал певчих.
— На все воля Божья, — тихо звенели хрусталинки. — Бог дал, Бог взял.
Васса завидовала ее смирению. И ужасалась трагедии, которая случилась с этой певицей.
— Неужели вас не тянет опять к людям, в театр? — допытывалась она у Марии.
— Я и сейчас среди людей. Я им нужна. Многие ходят сюда, чтобы Богу помолиться и меня послушать. И я счастлива. Здесь совсем другая оценка ценностей — истинная. Когда-нибудь и вы это поймете.
«Если доживу до этой переоценки», — подумала Васса. Через пять месяцев Сергей опять потащил к себе. Снова ее кололи, разливали кровь по пробиркам, мазали разные стеклышки. Вампиры — и так осталось с гулькин нос! Через десять дней ни свет ни заря затрезвонил телефон. У Владика был ночной монтаж, и трубку снять пришлось ей.
— Васька, — заорал голос в трубке, — ты спишь?!
— Влад, ты с ума сошел? В такую рань будить! Я же выходная.
— Это не Влад, — орала трубка, — это я, Сергей!
— Господи, Сережа, случилось что? — Она ничего спросонья не соображала. Профессор никогда ее так не называл.
— Случилось! У тебя анализы лучше! Кровь нормализуется! Сегодня едем к Борьке! Сейчас! Одевайся быстро.
— Сережа, нам же только через три дня к нему. Вдруг его не будет?
— Будет! Он в Москве. Я только что звонил. Собирайся в темпе, через полчаса мы заезжаем за тобой.
«Господи, неужели?» Она вскочила с постели и начала лихорадочно одеваться. Потом сбросила одежду и стала на весы. Ого, плюс кило! И не заметила, как набрала. Неужели Бог есть?! «Если только вылечусь, Господи, клянусь: уйду в церковь! Чтоб мне сдохнуть!» — шептала Васса, натягивая брюки. А пуговку-то на штанах, может, и перешивать придется — туговато.
С этого звонка дело медленно, но верно пошло на лад. Они опять стали ездить чаще. График сеансов повторился в обратном порядке: от редких — к частым. Еще через два месяца профессор Яблоков снова помучил ее в своей клинике. Но больше до петухов не звонил и в трубку не орал. А на вопрос, какой результат, скупо ответил: «Нормально». Они с Владом стали «не разлей вода», и Васса иногда не понимала, кто ей больше муж: тот, кто спит рядом по ночам, или тот, кто не отстает от нее днями. Прошло еще два месяца.
— Василиса, завтра мы едем ко мне в клинику Проводить исследование. Последнее, — уточнил Сергеи. Он был очень спокоен, только бледен немножко.
— Сережа, подрезать сырку? Колбаски? — хлопотал вокруг него Влад.
— Спасибо, наелся.
Они сидели дружной троицей за кухонным с готом. Форточка была приоткрыта и оттуда тянуло свежим летним воздухом. «Господи, уже
