Дачесс нашла полноценную руку Томаса. Их пальцы переплелись. Каково было бы ей на месте этого мальчика? Его проблемы пустячны, его мама жива-здорова, спит в своей постели; будущее лежит перед ним чистым, просторным листом.

— Тебя будут искать, Дачесс.

— Поищут и перестанут. Невелика птица — беглянка из сиротского приюта…

— Нет, ты такая одна. И потом — о Робине ты подумала?

— Пожалуйста, не надо. — Дачесс была уже на грани. — К тебе, наверное, копы явятся. Станут допытываться, куда я направилась да где могу находиться. А ты, из лучших побуждений, еще вздумаешь все им выложить.

— Если даже и вздумаю…

— Нет, ты не из таких.

Дачесс пролежала на траве всю ночь. Видела, как ни свет ни заря выходит из дому миссис Ноубл в рабочей одежде, садится в «Лексус», почти бесшумно выруливает за ворота. Когда мать уехала, Томас открыл заднюю дверь.

Дачесс вошла в его дом, умылась, позавтракала кашей.

У Ноублов был сейф; Томас набрал код и вынул пятьдесят долларов. Дачесс не хотела брать, но он вложил деньги в ее ладонь.

— Я все верну, так и знай.

Он принес консервы — бобы, суп. Дачесс упаковала их в сумку. Как ни быстро она действовала, а Шелли тоже не теряла времени — в доме зазвонил телефон. Трубку Томас, разумеется, не взял. Включился автоответчик.

Они услышали голос Шелли.

— Тревожится, судя по тону.

— Таких, как я, у нее не меньше тысячи.

У парадной двери Дачесс заметила дорожные сумки. Через несколько дней Томаса Ноубла увезут на отдых. Он забудет Дачесс. Его жизнь продолжится без нее; это соображение Дачесс сопроводила усмешкой.

Улица между тем просыпалась. В одном ее конце грохотал мусоровоз, в противоположном маячила фигура почтальона.

Томас Ноубл выкатил к воротам свой велосипед.

— Это тебе, Дачесс.

И прежде, чем она сказала: «Не возьму», он положил ладонь ей на плечо.

— Бери. На велике тебя не догонят.

— Я растворюсь в пространстве. Да я уже практически исчезла.

— Мы с тобой увидимся?

— Конечно.

Оба знали: встречи не будет, но Томас Ноубл проглотил эту ложь. Шагнул к Дачесс и поцеловал ее в щеку.

Она оседлала велосипед, поправила на плече сумку — все, что имела в этом мире.

— До скорого, Томас Ноубл.

Пока она катила по подъездной аллее, тот махал ей здоровой рукой. Оказавшись за воротами, Дачесс резко увеличила скорость. Не оглядываться; мчаться вперед, и пусть ветер хлещет в лицо. Держаться в стороне от оживленных улиц, выбирать переулки, погруженные в тень.

Через час она была на главной улице Коппер-Фоллз. Подрулила к похоронному бюро Джексона Холлиса, оставила велик у дверей, вошла. Внутри работал кондиционер, от ледяного воздуха руки покрылись гусиной кожей.

— Дачесс! Как приятно снова тебя видеть, — просияла Магда.

Вместе со своим мужем, Куртом, она вела похоронный бизнес. Занавеска, отделявшая собственно офис от помещения, где были выставлены образцы гробов, была задернута — вероятно, Курт говорил с клиентом.

— Хочу забрать дедушкин прах, — сказала Дачесс.

— А мы всё ждем, ждем… Шелли-то обещала, что сама тебя привезет.

— Она и привезла. В машине осталась.

Дачесс кивнула на «Ниссан», припаркованный на углу так, что не видно было, кто за рулем.

Марта ушла в подсобку и вскоре вернулась с небольшой урной.

Дачесс взяла урну, повернулась к дверям, но тут занавески раздернули, и вышла Долли, сопровождаемая Куртом. Дачесс выскользнула на крыльцо; она почти добралась до кондитерской Черри, когда Долли удалось ее нагнать.

— Дачесс.

Долли завела ее в кондитерскую, усадила за угловой столик и пошла к прилавку делать заказ.

Она постарела. Макияж был отнюдь не безупречен, да и локоны тоже. Однако, как и раньше, Долли щеголяла брендовыми вещами — туфлями и сумочкой от Шанель.

— Я могла бы сказать: «Как я рада, что ты вернулась, Дачесс».

— Но?..

Долли улыбнулась.

— Примите мои соболезнования. Я не знала насчет Билла.

— Билл был к этому готов. А вот я, как выяснилось, не была.

Сумка Дачесс открылась, явила одежду и консервы. Дачесс поспешно дернула «молнию».

Долли смотрела на нее с печалью.

— Что вы теперь будете делать, Долли?

— Мужа хоронить. Дальше пока не заглядываю. У нас были планы — насчет путешествий. Не знаю, решусь ли осуществить их одна, без моего Билла. Утешаюсь тем, что он прожил хорошую жизнь — ибо разве вправе мы просить большего?

— А Томас Ноубл еще о справедливости говорит…

Долли улыбнулась.

— Вот как…

— Справедливо было бы, если б кое-кого из тюрьмы не выпустили.

— Да, я в курсе. Следила за процессом по телевизору. Думала о вас с Робином. Наверное, Томас Ноубл вот что хотел сказать: есть люди, которые несут другим боль, а есть те, которые пытаются боль преодолеть и жить дальше. Почему-то судьба неумолимо сталкивает первых со вторыми.

Мысли Дачесс перекинулись на саму Долли: вот кому злая судьба выпала. Один отец чего стоит; наверное, след, оставленный им, до сих пор не изгладился.

— Хэл говорил, этот Винсент Кинг — будто раковая опухоль для всей нашей семьи. Еще когда начал — а до меня сумел дотянуться и, главное, до Робина. До моего брата. Только я ему не спущу…

Долли стиснула ее руку.

— Ты никогда не думала, что мы свою судьбу выбирать не вольны? Что все предопределено? Некоторые с рождения — вне закона, и позднее жизнь сводит таких людей вместе.

— А может, ничего такого и нет на свете. Никакой предопределенности. Просто злодей ставит себе цель — выйти на свободу и продолжить свои темные дела.

— Дачесс, а ты вообще имеешь представление о правосудии?

— Я знаю про Трехпалого Джека. Он преодолел пятьсот миль, чтобы отомстить за смерть своего товарища, Фрэнка Стайлза.

— В чем, по-твоему, смысл правосудия для людей, которые страдают от злодеев?

— В том, чтобы покончить со злодеями. Я лично глазом не моргнула бы. Жаль, что физическое уничтожение — еще далеко не всё.

— Ну а Робин — чего он хочет, как думаешь?

— Ему шесть лет. Он не знает, чего хочет. Живет своей маленькой жизнью, дальше ежедневных потребностей не заглядывает.

— А сама-то ты знаешь?

— Да, причем слишком много.

Возникла официантка, поставила на столик две чашки какао и маленький капкейк с единственной свечкой, подмигнула Дачесс и удалилась к барной стойке.