– Слушаю.

Глава 36.2

Я всю жизнь буду помнить запах на маминой кухне. Кофе. Сдоба. Кардамон. Жженный сахар.

Узнаю из тысячи.

Но сейчас я его не узнаю. Вместо этого – противный до тошноты и только повышающий тревожность резкий запах сердечных капель и валерианы.

А еще гул. Бесконечный режущий уши и душу на куски гул голосов. Мамин плач. Жалостливые улюлюканья и шепотки. Мужские разговоры на пониженных тонах, ведущиеся за пределами «места женщин».

Я так сильно боялась вернуться сюда, что теперь даже стыдно. На самом деле, страшные события выглядят иначе.

Например, страшно, когда твоего старшего брата арестовывают посреди ночи за участие в драке с поножовщиной. У него находят наркотики. В кармане… И в крови.

Вспоминаю об этом и передергивает. Я не видела Бекира. Его еще никто не видел. Папа с друзьями и адвокатом поехал к СИЗО. А нам ничего не остается, кроме как ждать их возвращения.

Я рвалась приехать к родителям ещё посреди ночи, но Айдар не дал. Они разговаривали с моим отцом достаточно долго. Потом муж вернулся, отдал телефон. Я ждала, что перескажет весь разговор, но он приказал спать и ни во что не лезть, а сам начал собираться.

Как обычно утром на работу, только посреди ночи. И абсолютно меня игнорируя. Ничего не говоря. Даже не смотря. Он уехал, оставив меня в раздрае.

Я дождалась восьми и заказала такси.

Мы с мамой должны были встретиться позже и иначе. В итоге она открыла мне дверь, а потом упала в объятья, чтобы рыдать. Отчаянно и очень сильно. Не от счастья, конечно же.

Во мне моментально уснули все обиды. Наверное, так выглядит «клин клином». Мой вышибло быстро.

Нас с мамой объединило общее горе. Первое облегчение из-за того, что Бекир просто жив, сменилось гнетущим страхом, который накатывает волнами.

Как так вообще… Аллах, как так…

Посреди ночи… Где-то… С кем-то… Почему он не был дома?

У меня куча вопросов, но я их не задаю. Выхватываю информацию клочками из сбивчивого рассказа мамы, шушуканья вокруг.

Меня угнетает количество собравшихся в доме людей, это — следствие забытой привычки. В новой жизни мы с Айдаром стоим особняком. Я приучила себя к тому, что нам никто больше не нужен. А в прошлой все серьезное решалось общиной.

И я снова на время становлюсь ее частью.

Стараюсь ухаживать за мамой. Уже несколько раз мерила давление. Она выпила успокоительную таблетку. Но снова плачет. Причитает. Отказывается поесть и от чая. На мои предложения прилечь реагирует плохо.

Не хочет. Или не может.

А я не могу смотреть, как разрывает себе сердце. Боюсь за Бекира, но как же злюсь! Аллах, как же я на него злюсь!

Он выйдет, со всем разберутся (а я верю, что это недоразумение), и я его такого подзатыльника впишу!

Держусь за эту мысль, как за собственную спасательную ветку, не хочу, чтобы меня тоже, как маму, унесло в бурную реку отчаянья. Если и отвлекаюсь – то на собственный телефон.

Почему-то думаю, что хорошая новость придет ко мне от Айдара. До трясучки хочу услышать его спокойный голос и уверенное: «произошла ошибка. Во всем разобрались».

Но он не звонит. С каждой минутой это напрягает всё сильнее и сильнее.

У меня спрашивают, как семейная жизнь, смотрят оценивающе, делают какие-то свои выводы, но на это я не реагирую. Если бы не беда, я с огромным удовольствием оставила бы многих людей вычеркнутыми из жизни, не скучала бы и не чувствовала потери.

Так же, как я сейчас не чувствую особенного тепла от мамы. Скорее делюсь своим. Но разве не это самая показательная грань близости? Вы подаете руку, когда в этом нуждаются.

Я свою подала. Об остальном поговорим потом.

Ближе к двенадцати к дому подъезжает несколько машин – среди них папина.

Жаждущая новостей толпа вываливается в холл, а я немного задерживаюсь. Пытаюсь высмотреть, нет ли в кортеже автомобиля Айдара. Кажется, нет.

Закусываю губу и иду за мамой.

Останавливаюсь в дверном проеме, слежу вместе со всеми. Тошно от мысли, что для некоторых, собравшихся в нашем доме, происходящее – это способ скоротать досуг. Такой же, каким был мой «позор» и быстро организованный брак.

Передергивает. Но отмахиваюсь. Не время думать о себе, лелеять свои обиды. Есть кое-что важнее.

Я выхватываю только обрывки из разговора мужчин.

Бекир в СИЗО. Конечно, это недоразумение. Кто-то из участников той драки – в больнице. Ножевое. Наркотики – повторная экспертиза. Той не доверяют. Адвокат говорит, суд будет завтра. А пока – в СИЗО.

На этих словах маме снова становится дурно. Я придерживаю ее за локоть и подвожу к креслу. Выпадаю из разговора. Уделяю время и внимание ей.

Мне тоже плохо. Страшно. Очень сложно не думать, что такое СИЗО и что в нем происходит с Бекиром, но слабость мамы заставляет быть сильной.

Мужчины направляются в кабинет. Папа подходит к нам с мамой, сжимает ее руки, смотрит в лицо и обещает, что всё будет хорошо, а она должна успокоиться.

Это действует куда лучше, чем мои просьбы. Мама хотя бы пытается.

По мне папа мажет взглядом. Я успеваю заметить тяжесть, растерянность. По спине холодок. Он пообещал, но, кажется, сам не уверен.

– Кызым, чай надо сделать… Чай хотя бы…

Мама обретает смысл жизни в привычном. Как будто опоминается, что в ее доме – толпа гостей, а она не кормит, не поит…

Я только за. Мне легче находиться рядом с ней, когда она ведет себя вот так. Отточенными движениями достает поднос, ставит кипятиться чайник, насыпает чаинки в заварник.

Я – на подхвате. Но отвлекаюсь, когда звонит телефон. Это Айдар.

Беру мобильный и отхожу к окну кухни, усмиряя ускорившийся сердечный ритм.

Веду по экрану и прижимаю к уху.

– Алло, – говорю тихо. Не хочу привлекать лишнего внимания. Даже не знаю, почему. Просто чувствую, что не стоит. И маме знать, что звонит Айдар, тоже не стоит.

– Алло, ты где? – его настроение угадать не получается. Мне кажется, он привычно сконцентрирован. А еще чуточку зол. Или не чуточку. По коже бегут болезненные мурашки.

– Дома. – После паузу добавляю: – У родителей.

Дальше – снова пауза. Внезапное сомнение и чувство стыда. Он же не думал, что я не поеду? Я не смогла бы…