не имею…

— Поимеешь. Мы — скоро. Короче, приготовься.

— К чему?

— Ко всему!

— Всегда готов!

— Тогда протопи ты нам баньку. По белому.

— На кой тебе банька, загипсованный?!

— Заодно и постираюсь. Как там у вас? Спокойненько?

— Как на кладбище. Архар и тот ухом не ведет.

— Архар?

— Псина моя. Марик привез.

— Марик с вами? Так и знал, блиннн! Следопыт долбаный! Сказал ему: будь дома, ми-и-илый!

— Он тебя неверно истолковал.

— Дай ему трубочку.

— Не могу. Он здесь, но… на территории.

— Угу. Короче, вам с Катюхой не мешает.

— Меша-а-ает!!! — вклинилась Гречанинова.

— Катюх, отзынь!

— Не отзы… не отозну! Меша-а-ает, Оль! — заблажила с новыми силами. — Милый дедушка, забери его отсюда! Пожалей ты меня, сироту несчастна… акх-х! — задохнулась от неожиданного Токмаревского тычка (прямым пальцем за ухо) и обмякла.

— Эй! Ф-ф! Артем! Катюх!

— Да, Олег. Я, Артем. Говори. Я ей… кислород перекрыл на минуточку… на полчасика.

— Риско-о-ов! Очнется — не завидую.

— Сам себе не завидую.

— Короче, ты Марика найди прямо сейчас, скажи: Гомозун сказал «Поехали!» и махнул рукой. Компьютер, надеюсь, при нем?

— А как же! Чтоб Марик — и без компьютера.

— Отлично! Ты там нашего «висельника» не слишком загрузил?

— Не слишком. Самую малость.

— Yeah, yeah, yeah!

— Олег?

— Просто напеваю.

— Олег?!!

— На месте перекумекаем, старик. Марика мобилизуй, насядь на него, чтоб он к моему прибытию управился.

— С чем?

— Да одна… короче, ерундовина. Он обещал. Сразу поймет.

— А я — нет! — делано заартачился Токмарев.

— Арте-о-ом… Сказал, на месте перекумекаем. Потерпи! — делано укорил Гомозун. — Английские пианино, старик…

— …никогда не текут, старик!

— Я тебя обожаю! Все!.. Да! Псину свою попридержи. Вместе со мной «гвардейцы» мои, а ведь он у тебя… спонтанный. Особенно по отношению к убогим. Чуть что — цап! Хуже капкана.

— Лучше капкана. Откуда знаешь-то?

— Я еще не то знаю.

— Почувствовал.

— И ты знать будешь. Ты и я.

— И Марик?

— Нехай и Марик! Ладно, отбой, короче.

— Что-то ты зачастил с «короче»…

— Да? Совсем, блиннн, не слежу за родной речью! Дай бог, мой единственный недостаток. Нет, старик, просто запарка началась. Короче… Тьфу!.. Разболтались мы с тобой. А радиотелефон — штука такая… Не ровен час, локаторы, спутниковое наведение, управляемый снаряд… Имеются прен-цен-ден-ты.

— Веселые у тебя шутки!

— Когда подъедем, еще веселей станет!

— Во-во! А то я совсем заскучал.

Заскучаешь!

Сутки бесцельного пребывания у озера. Хоть топись в этом самом озере по примеру ветхозаветных гидропланов. Все есть, но — томительная пустота.

Или стой над душой у Марика, тупо пялясь в монитор и ни черта не соображая своим «чайником»:

— Арт! Не стой над душой! Закончу — позову!

Или неуклюже увиливай от ненасытной Катюхи по всему «бунгалу», изыскивая удобоваримые объяснения, почему «сегодня — нет»:

— Темуш, ты где? А, вот ты где! Пойдем? Говорит тебе человек человеческим языком: не стой над душой. Пойдем, что я тебе покажу-у-у!

Одно из двух. Третьего не дано.

Так живешь-живешь и — бац! — экзистенциальный невроз. Все есть, но томительная пустота.

Благо природа не терпит пустоты. И чем «вакуумней» бытие-сознание, тем с большим ревом прорывается плотина.

Плотину прорвало. Аккурат после гомозуновского звонка.

Беспардонно вломился Марик:

— Арт!!! — и перешел на оглушительный шепот. — Вы спите? Я — некстати?

— М-м, Катюха задремала… Можешь в полный голос. Она, м-м, крепко задремала. Ты — кстати. Гомозун отзвонился только что, сказал: «Поехали!» Сказал, поймешь.

— А, насчет факса? Без проблем! Главное, иди — смотри!

— Олег сказал, чтобы я на тебя насел.

— Насел ты, насел! Так ему и передам. Идешь или нет?! Я сделал это! Сделал! Yeah, yeah, yeah!

— Есть что-нибудь интересное? — спросил Токмарев подчеркнуто без эмоций, утишая юдинскую бурю чувств. Катюха… м-м… задремала, но щенячий восторг «Ай да Марик! Ай да сукин кот!» и мертвого разбудит.

Тьфу-тьфу про «мертвого»! Не переусердствовал ли спецназовец хренов при нейтрализации Гречаниновой в сердцах? Сама виновата. Доколе! Нет, вроде не переусердствовал. Самое то. Дыхание ровное. Кожные покровы чистые. Отключка на полчасика. И — ненавязчивый переход в глубокий живительный (живительный, блиннн!) сон. Должно, блиннн, накопиться утомление от интенсивного кроличьего образа жизни. Артем, например, подустал.

— Ну? Веди меня, висельник! Куда идти? На что смотреть?

…Идти — в номер к Юдину. Смотреть — в монитор.

— Сначала Олегов факсик зашлю? Секунда! Или?.. — Марику явно не терпелось похвалиться успехами в деле изымания из ниоткуда «все про Е.Е.Е.».

— Отсылай… — поощрил Артем, пожав плечами. Ему тоже не терпелось, но Гомозун попросил насесть. Пусть шутовским тоном. Тон — пустое, когда говоришь с другом.

— Секунда! — повторил Марик, садясь за крошечный (не больше папки для бумаг) roverbook. Всего делов-то! — объявил он через секунду (ну через десять, ну пятнадцать, ну тридцать самое большее).

Токмарев не успел отследить — пляска пальцев по клавиатуре, мгновенно сменяющиеся «иконки» на экране, ползущая полоса от 0 % до 100 %. И — ОК. Что-что, а компьютерные чудеса — мимо Артема. Эдакая электронная бздюлечка — и…

— И все?!

— И все, Арт. Теперь — с тобой…

— Погоди. Насчет… э-э… ерундовины для Олега… Все?

— Ерундовина и есть ерундовина. Все. Теперь — с тобой… То есть с этим твоим… Не скажу — ерундовина. Но получи! — и в краткой паузе органолептического колдования над компьютером — ворчание горделивого непризнанного гения: — ФАПСИ, блиннн! Курите в сторонке со своим ФАПСИ! Я это вообще у штатовцев перекачал! У штатовцев, представляешь?! Там защиты — не чета ФАПСИ!.. На! Разберешься? Я несколько упорядочил хронологически. С монитора прочитаешь? Принтера нет…

— Поднатужусь.

Е.Е.Е.

1935 г.р., Москва, русский.

Скуповато.

Родился, учился, закончил,

поступил, вступил.

Московский институт народного хозяйства им. Плеханова (бывш. Коммерческий ин-т), факультет экономики промышленности.

Комсорг курса.

Комсорг факультета.

Председатель студенческого совета института.

Карьера, гм-гм…

1957. Июль-август. Шестой Всемирный фестиваль молодежи и студентов.

Попространней, попространней:

Распорядитель — второй секретарь ЦК ВЛКСМ Владимир Ефимович Семичастный. В числе избранных-приближенных — Е.Е.Е.

…Экий он тут на снимке молодо-о-ой! Да ранний — типичный комсомольский выкормыш!..

Ежесуточно в час ночи — заседание в ЦК ВЛКСМ: «Обстановка?»

Обстановка:

На углу Колхозной площади и улицы Сретенки обрушился «Щербаковский универмаг»