– Ты был прав с самого начала. Ну и как тебе вкус победы? Он настолько не ожидал подобных вопросов, что мы застали его врасплох, и он наболтал лишнего, прежде чем понял, что происходит.

– Я верил, что мы правы, но услышать подтверждение из первых уст – это ошеломляюще, врать не стану.

– А он умен, правда? – сказал Феликс. – Этот парень не дурак, да и не сумасшедший. Мы загнали его в ловушку, и он тут же попытался выкрутиться, начав все отрицать, хотя было уже слишком поздно. И едва он это понимает, как тут же разворачивается на сто восемьдесят градусов и все подтверждает. Думаю, он хочет сказать правду. После обеда постараемся этим воспользоваться.

Лоррейн Войтковски, которая как настоящий профессионал сумела побороть страх и отлично справилась с привычной ей ролью судебной стенографистки, сказала: «В судах доводится видеть много всякого, но сегодняшний день я не забуду, пока жива».

Как раз в этот момент к нашей машине подошел журналист Джо Келли и показал нам текст своего дневного репортажа. Он спросил, не может ли пообедать с нами, и мы вместе поехали в закусочную в Марси. Феликс в разговоре с Келли осторожничал, чего и следовало ожидать. Как сообщат на следующий день, Гилрой сказал, что Берковиц в ответах был уклончив, но «кое-какие его слова прозвучали неожиданно. На этом и остановимся». Я добавил, что Берковиц во время допроса ни разу не попросил сделать перерыв, а также процитировал его слова о том, что эта беседа «меня не беспокоит. Мне больше нечего терять». Мы сообщили Келли, что Берковиц «выглядел бодрым и в добром здравии» и что на нем не было наручников. Вот и все, что мы ему сказали.

На обратном пути в Центр я спросил Феликса, не думает ли он, что Берковиц лжет. Мне самому так не казалось, но хотелось услышать мнение Гилроя.

– Нет, он слишком много знает и не собирался говорить лишнего, – ответил Феликс. – Если бы он просто хотел солгать, наплел бы очередную историю о лающих собаках и демонах, как он делал после ареста. Или мог бы высмеять нас, заявив, что мы несем чушь, и распрощаться. Кроме того, – добавил Феликс, – вся эта информация уже у нас была, он не сказал ничего такого, что мы сами не могли бы подтвердить. Единственная, черт возьми, причина, по которой мы вообще задаем ему такие вопросы, заключается в том, что сами сведения всплыли раньше.

Спустя несколько минут я увижу, насколько точными окажутся слова Гилроя. Приступив к послеобеденной части допроса, Феликс испытает неожиданное потрясение. В тот момент он спросил Берковица, почему тот использовал слово «мы», когда описывал убийство Московиц психиатру.

О: Короче, я решил, что больше не буду с вами разговаривать. Я больше не хочу говорить. Я не собираюсь отвечать ни на какие вопросы.

В: Вы осознаете, что, поступая так, вы причиняете вред моему клиенту?

О: Мне очень жаль. Я больше не собираюсь отвечать ни на какие вопросы.

В: Существует причина, по которой вы были готовы говорить сегодня утром, но передумали после обеда?

О: Я бы предпочел не говорить об этом.

В: Вы можете назвать мне причину этого?

О: Полагаю, у вас есть какие-то скрытые мотивы.

В: У меня есть один очень скрытый мотив – я представляю интересы своего клиента. Моему клиенту предъявили обвинение, потому что он был связан с Гербертом Кларком, а Кларк получал информацию от вас. Причина, по которой он запрашивал эту информацию, заключалась в том, что он считает вас не единственным человеком, замешанным в деле. Судя по ответам, которые вы дали сегодня утром, в нем действительно, кроме вас, были замешаны другие люди. Если вы собираетесь сейчас прервать нашу беседу, то у меня останется впечатление… что в этом деле замешаны и другие люди.

О: Я больше не могу отвечать ни на какие вопросы.

Затем Гилрой убедился, что отказ Берковица говорить не связан с какими-либо физическими или психическими причинами. После этого он спросил:

В: Кто-нибудь разговаривал с вами или сказал вам что-нибудь?

О: Я разговаривал с несколькими людьми.

В: Ваш отказ продолжать беседу связан с разговорами, которые у вас были с этими людьми?

О: Да.

В: Вы можете назвать этих людей?

О: Нет.

В: Вы разговаривали со своим психиатром в период с сегодняшнего утра до текущего момента?

О: Я не хочу говорить об этом.

В: Вы можете назвать причину, по которой не хотите обсуждать это со мной?

О: Кое-кто из тех, с кем я разговаривал, навел меня на мысль, что у вас могут быть злые намерения.

В: Что вы понимаете под злыми намерениями?

О: Возможно, вы собираетесь написать книгу, или снять фильм, или что-то в этом роде.

В: Вам известно, что наша встреча происходит по решению суда?

О: Да.

Потом Гилрой повторно озвучил основания для допроса, а Берковиц в ответ заявил, что совершал преступления в одиночку и лгал, отвечая на вопросы утром. «Я не хочу, чтобы обо мне писали книги», – заключил он.

В: Разговаривая с мистером Кларком, вы знали, что в этом замешан кто-то еще, кроме мистера Кларка?

О: Он упоминал нескольких писак. Бывшего полицейского или кого-то в этом роде.

В: Он упоминал больше чем одного человека? [На этих словах я искоса взглянул на Феликса.]

О: Да, думаю, двоих. Я не помню их имен.

В: У вас есть причины испытывать неприятные ощущения по поводу нашей сегодняшней беседы?

О: Нет.

В: У вас есть причины думать, что мы хотим использовать вас, не так ли?

О: Уверен, что есть.

В: Вы поэтому отказались отвечать на определенные вопросы?

О: Да.

В: Вы можете сказать, что намеренно уклоняетесь от ответов на эти вопросы?

О: Да.

В: Вы понимаете значение слова «уклоняться»?

О: Пытаться избежать.

В: Намеренно пытаться избежать?

О: Да.

Затем Гилрой сказал Берковицу, что его отказ отвечать формирует у нас устойчивое впечатление, что он был частью заговора.

– Я приведу вам пример. В частности, у меня есть вопрос о том, специально ли копов пытались навести на мысль о дискотеке «Элифас» и сделали ли это вы или кто-то другой. Если бы вы согласились ответить на этот вопрос, мы бы знали точно. Вот вам один из примеров. Вы можете ответить на этот вопрос?

– Это был не я, – сказал Берковиц.

Внезапно Берковиц снова заговорил. Я прикусил губу и выдохнул.

В: Вы сказали нам,