стать неуютно в родном городе. И страх был самым лучшим для того средством. Ни на улице, ни дома они не должны чувствовать себя спокойно. Вот только одно барона не удовлетворяло во всём случившемся. А именно то, что угроза для безбожников пока что исходила от его людей, а должна была исходить от горожан, от вчерашних добрых соседей этих еретиков.

И именно к этому он всё и вёл, но пока пусть еретики и дальше боятся; и для этого…

— Друг мой, — начал генерал, — у меня есть ещё одно дельце для вас.

— Я готов, — сразу ответил Нейман, но тут же оговорился: — Если дело, конечно, праведное.

— На сей раз наиправеднейшее, — успокоил его Волков. — На сей раз наказать надобно ярого безбожника, главного пастыря еретиков, коего прозывают Хаанс Вермер.

— Надобно его убить? — сразу спросил капитан.

— Нет, надо избить, но бить нужно хорошо, — Волков понизил голос. — Не так, как нашего монаха.

— И где мне его найти? — так же тихо спросил Нейман.

— Вы были на моей улице? На улице Жаворонков?

— Я был в том доме, где вы снимали покои, — вспомнил капитан. — один раз.

— Вот и прекрасно, значит, улицу найдёте. А на той улице самый красивый дом — дом безбожника. Его нетрудно будет узнать, на втором этаже в доме большие окна. Он приезжает домой, когда уже темнеет. Ездит с одним слугой. Сам высок, одевается в чёрное.

— А зовут мерзавца Вермер…, — Нейман запоминал это имя.

— Да, Хаанс Вермер.

— Я возьму пару людей и поеду туда, как только начнёт смеркаться.

Именно это и хотел услышать генерал от своего капитана.

* * *

А потом к нему подошёл полковник Брюнхвальд.

— Господин генерал.

— Я слушаю вас, Карл, — Волков вздохнул, насколько это позволяли ему рана и повязка. Он уже думал пойти лечь, но раз его товарищ обратился к нему, значит, это что-то важное.

— Два дела, — сразу и по-деловому начал полковник. — Первое: заложников из горожан, ну, тех двух, что вы велели арестовать, надобно отпустить.

— Они отпустили нашего сержанта!? — обрадовался Волков.

— Да, привезли, с ним всё в порядке, — ухмылялся полковник, — побоялись, что вы повесите тех горожан, а теперь человек, что его привёз, просит их вернуть.

— Значит, испугались, — барон тоже улыбался; это был хороший знак, хороший, городская власть поняла, что он не шутит. А значит, теперь они будут воспринимать его всерьёз. — Прекрасная новость, Карл; но, кажется, вы собирались мне ещё что-то сказать?

— Именно, генерал, — и Брюнхвальд продолжил: — Купчишка, что привозит нам муку, до сих пор тут, я с ним болтаю о делах, о ценах, о том, что в городе происходит, он болтлив и жаден, он кое-что рассказал мне, едва я дал ему лишнюю монету.

— Рассказал? И что же? — Волков, исходя из опыта своего, не пренебрегал никакой информацией. И сейчас был заинтересован.

— Купчишка сказал, что городской люд, готовый драться с нами, собирается у каких-то Глевенских ворот.

— Это восточные ворота города, — сразу вспомнил генерал. И добавил: — Там хорошее место для сбора.

— Ну так, может, я с тремя сотнями людей и дойду до тех ворот, — предложил полковник. — Посмотрю, кто там собрался.

Это было сказано как бы между прочим, таким тоном, как будто сие для Брюнхвальда безделица: могу сходить, а могу и не ходить; мне всё равно. Вот только среди многих достоинств товарища Волков никогда не находил умения хитрить. Карл, хоть и пытался показать, что это для него дело обыденное, но генерал понял, что он хочет сделать что-то самостоятельно. Без Волкова. Хоть небольшую вылазку против горожан. И всё дело было в том, что эта вылазка действительно была необходима, нельзя было давать горожанам собраться в кулак. То, что часть городских офицеров сидела в цитадели под замком, было, конечно, большой удачей, но и оставшиеся могли что-то предпринять, если дать им почувствовать в себе силы.

И генерал, прекрасно понимая это, не стал препятствовать желанию своего заместителя:

— А что, Карл, и сходите. Сходите. Пусть люди разомнут ноги. Засиделись тут в казарме, разжирели поди, и не удивительно, если есть да спать целыми днями. Заодно возьмите провизии и проведайте Рене в цитадели.

— Так и сделаю, — отозвался полковник. — Зайду в цитадель первым делом, а уж потом и пойду к воротам.

— Прекрасно, — оценил план генерал, но тут же добавил. — Вот только…

— Что только? — Брюнхвальд, казалось, уже обрадовавшийся разрешению генерала, насторожился.

— Как бы не было это ловушкой. Боюсь я всех этих купчишек-доброхотов, как бы не задумал он что.

— О нет, не волнуйтесь, он с первого дня к нам товары возит, всё время на власти города жалуется. С первого дня.

— С первого дня? — переспросил барон. Теперь ему почему-то всё это было не по нраву.

— Да, — продолжал убеждать его Брюнхвальд. — С первого дня он костерит и сенат, и бургомистра. И всем недоволен.

— Знаете что, Карл…

— Что?

— Кажется, Дорфус ушёл спать.

— Да. Именно так, он ведь вернулся только под утро.

— Разбудите его, — произнёс генерал. — Пусть принесёт свою карту, и вы с ним посмотрите путь до ворот. Выберете дорогу безопасную.

— Вам что-то кажется? — насторожился полковник.

— Вы же знаете — мне всегда что-то кажется, — отвечал ему генерал. — Просто мне будет спокойнее, если дело будет планировать Дорфус. Он хорошо узнал город.

— Как пожелаете, генерал.

После Волков просил себе ещё пива, и когда явился невыспавшийся майор Дорфус со своей картой, он почти не лез к подчинённым с советами. Только пил пиво да слушал их. Он и рад был, и всё же немного злился, слушая, как Брюнхвальд, Дорфус и присоединившиеся к ним Лаубе и Юнгер обсуждают вылазку. Рад, потому что они, как ему казалось, рассуждают вполне здраво: и заданием, и с движением колонны, и с нарядом сил они всё выбирали так, как и он сам выбрал бы. А злился… Потому что обходятся без него. Впрочем, генерал был благодарен своим подчинённым, что избавили его от необходимости надевать доспех и лезть в седло. И когда план вылазки был утверждён, генерал всё-таки