невѣрныя сердца и обманчивыя чувства; привязанности ихъ зыбки, словно блѣдные лучи ихъ солнца; не дорожащіе ничѣмъ и никѣмъ, безъ сожалѣнія покидающіе родную землю, созданные для набѣговъ, народы эти призваны лишь къ тому, чтобы по волѣ Господней время отъ времени покидать полюсъ и охлаждать народы Юга, палимые огнемъ свѣтилъ и жаромъ страстей.

<…> Мнѣ любопытно увидѣть Россію, меня восхищаетъ духъ порядка, необходимый, по всей вѣроятности, для управленія этой обширной державой, но всё это не мѣшаетъ мнѣ выносить безпристрастныя сужденія о политикѣ ея правительства. Пусть даже Россія не пойдетъ дальше дипломатическихъ притязаній и не отважится на военныя дѣйствія, всё равно ея владычество представляется мнѣ одной изъ опаснѣйшихъ вещей въ мірѣ. Никто не понимаетъ той роли, какая суждена этому государству среди европейскихъ странъ: въ согласіи со своимъ устройствомъ оно будетъ олицетворять порядокъ, но въ согласіи съ характеромъ своихъ подданныхъ подъ предлогомъ борьбы съ анархіей начнетъ насаждать тиранію, какъ если бы произволъ былъ способенъ излѣчить хоть одинъ соціальный недугъ! Этой націи недостаетъ нравственнаго чувства; со своимъ воинскимъ духомъ и воспоминаніями о нашествіяхъ она готова вести, какъ прежде, завоевательныя войны – самыя жестокія изъ всѣхъ, – межъ тѣмъ какъ Франція и другія западныя страны будутъ отнынѣ ограничиваться войнами пропагандистскими.

<…> Умъ этого народа-подражателя питается чужими открытіями.

<…> Покуда Европа переводила духъ послѣ многовѣковыхъ сраженій за Гробъ Господень, русскіе платили дань мусульманамъ, возглавляемымъ Узбекомъ, продолжая, однако, какъ и прежде, заимствовать искусства, нравы, науки, религію, политику съ ея коварствомъ и обманами и отвращеніе къ латинскимъ крестоносцамъ у греческой имперіи. Примите въ расчетъ эти религіозныя, гражданскія и политическія обстоятельства, и вы не удивитесь ни тому, что слово русскаго человѣка крайне ненадежно (напомню, это говоритъ русскій князь), ни тому, что духъ хитрости, наслѣдіе лживой византійской культуры, царитъ среди русскихъ и даже опредѣляетъ собою всю общественную жизнь имперіи царей, удачливыхъ преемниковъ Батыевой гвардіи. Абсолютный деспотизмъ, какой господствуетъ у насъ, установился въ Россіи въ ту самую пору, когда во всей Европѣ рабство было уничтожено. Послѣ нашествія монголовъ славяне, до того одинъ изъ свободнѣйшихъ народовъ міра, попали въ рабство сначала къ завоевателямъ, а затѣмъ къ своимъ собственнымъ князьямъ. Тогда рабство сдѣлалось не только реальностью, но и основополагающимъ закономъ общества. Оно извратило человѣческое слово до такой степени, что русскіе стали видѣть въ нёмъ всего лишь уловку; правительство наше живетъ обманомъ, ибо правда страшитъ тирана не меньше, чѣмъ раба. Поэтому, какъ ни мало говорятъ русскіе, они всегда говорятъ больше, чѣмъ требуется, ибо въ Россіи всякая рѣчь есть выраженіе религіознаго или политическаго лицемѣрія.

Автократія, являющаяся не чѣмъ инымъ, какъ идолопоклоннической демократіей, уравниваетъ всѣхъ точно такъ же, какъ это дѣлаетъ демократія абсолютная. Наши самодержцы нѣкогда на собственномъ опытѣ узнали, что такое тиранія. Русскіе великіе князья были вынуждены душить поборами свой народъ ради того, чтобы платить дань татарамъ; нерѣдко по прихоти хана ихъ самихъ увозили, точно рабовъ, въ глубины Азіи, въ орду, и царствовали они лишь до тѣхъ поръ, пока безпрекословно повиновались всѣмъ приказамъ, при первомъ же неповиновеніи лишались трона; такъ рабство учило ихъ деспотизму, а они, сами подвергаясь насилію, въ свой чередъ пріучали къ нему народы; такъ съ теченіемъ времени князья и нація развратили другъ друга. Замѣтьте, однако, что на Западѣ въ это время короли и ихъ знатнѣйшіе вассалы соревновались въ великодушіи, даруя народамъ свободу. Сегодня поляки находятся по отношенію къ русскимъ въ точно такомъ же положеніи, въ какомъ находились тѣ по отношенію къ монголамъ при наслѣдникахъ Батыѣ. Освобожденіе отъ ига далеко не всегда способствуетъ смягченію нравовъ. Иногда князья и народы, подобно простымъ смертнымъ, вымещаютъ зло на невинныхъ жертвахъ; они мнятъ, что ихъ сила – въ чужихъ мученіяхъ.

<…> Мало того, что русскій деспотизмъ ни во что не ставитъ ни идеи, ни чувства, онъ еще и перекраиваетъ факты, борется противъ очевидности и побѣждаетъ въ этой борьбѣ!!! Вѣдь ни очевидность, ни справедливость, если онѣ неудобны власть имущимъ, не находятъ у насъ защитниковъ <…> Народъ и даже знать, вынужденные присутствовать при этомъ надругательствѣ надъ истиной, смиряются съ позорнымъ зрѣлищемъ, потому что ложь деспота, какъ бы груба она ни была, всегда льститъ рабу. Русскіе, безропотно сносящіе столько тяготъ, не снесли бы тираніи, не принимай тиранъ смиренный видъ и не притворяйся онъ, что полагаетъ, будто они повинуются ему по доброй волѣ. Человѣческое достоинство, попираемое абсолютной монархіей, хватается, какъ за соломинку, за любую мелочь: родъ людской согласенъ терпѣть презрѣніе и глумленіе, но не согласенъ, чтобы ему четко и ясно давали понять, что его презираютъ и надъ нимъ глумятся. Оскорбляемые дѣйствіемъ, люди укрываются за словами. Ложь такъ унизительна, что жертва, заставившая тирана лицемѣрить, чувствуетъ себя отмщенной. Это – жалкая, послѣдняя иллюзія несчастныхъ, которую, однако, не слѣдуетъ у нихъ отнимать, чтобы рабъ не палъ еще ниже, а деспотъ не сталъ еще безумнѣе!..

Въ древности на Руси существовалъ обычай, согласно которому въ торжественныхъ процессіяхъ рядомъ съ московскимъ патріархомъ шли два самыхъ знатныхъ боярина. Царь-первосвященникъ рѣшилъ, что во время брачной церемоніи по одну руку отъ него встанетъ родовитый бояринъ, а по другую – новоиспеченный царскій шуринъ: вѣдь въ Россіи могущество самодержавной власти такъ велико, что она не только производитъ людей въ дворянское званіе, но и надѣляетъ ихъ родственниками, о которыхъ они прежде даже не слыхали; семьи для нея – всё равно что деревья для садовника, который обрѣзаетъ и обрываетъ вѣтки, а также прививаетъ къ одному растенію другое. Передъ нашимъ деспотизмомъ безсильна сама природа; Императоръ – не просто намѣстникъ Господа, онъ самъ – творецъ, причемъ творецъ, Господа превзошедшій: вѣдь Господу подвластно только будущее, императоръ же способенъ измѣнять прошедшее! Законы обратной силы не имѣютъ; не то – капризы деспота <…> Въ исторіи, которую вы только что прочли, аристократъ возстаетъ противъ деспотической власти и принуждаетъ её къ смиренію. Этотъ случай, наряду со многими другими, позволяетъ мнѣ утверждать, что аристократія – полная противоположность деспотизму одного человѣка, автократіи, или самодержавію; духъ, которымъ проникнута аристократія, – гордость; это отличаетъ ея и отъ демократіи, чья страсть – зависть <…> Мнѣ кажется, что они согласились бы стать еще болѣе злыми и дикими, чѣмъ они есть, лишь бы ихъ считали болѣе добрыми и цивилизованными. Я не люблю людей, такъ мало дорожащихъ истиной.

<…> Подплывать къ Петербургу съ восхищеніемъ можетъ лишь тотъ, кто не подплывалъ по Темзѣ къ Лондону: тамъ царитъ жизнь, здѣсь – смерть. Англичане, дѣлающіеся поэтами, когда рѣчь заходитъ о морѣ, называютъ свои