Зелия дивия и муки мало гощения наполняше,

Дыма и сквара и иже горе и долу обтичющих,

Яко же неотречене владыце — чреву служащих,

Никогда же престающи

И заутро забывающи.

Жажда сладко питие уготовляет,

Глад, предварив, сладостну трапезу устрояет;

Плоть, юже о нас восприят,

Сице с тем дияволи прилоги подъят,

Естество телесе воскресшаго уверяя,

Ты же, — претучневая убо себе и плотевая.

Сице иже к плоти прилагаяйся дух побеждает

И иже духу счинивыйся плоть порабощает.

Елико внешний наш человек растлеваетъся,

Толико внутрений обновляется.

Духовнаго прият некое приобщение,

Моисей, второе приемля законоположение,

Египтяны побеждаху

И сквозе море прохождаху;

Брачных дел умерение познавает,

Согласно упражнение в них сотворяет.

Вина ли не пиеши, но досады не удержаваеши,

З вечера восприятия пищи ожидавши? —

Подвизаяйся предобучаетъся,

Постяйся предвоздержаетъся.

Аще ли же вне предел будеши,

Заутро главою тяжек будеши.

Ныне убо — спасеныя страсти воспоминания,

В будущем же веце — воздаяния.

Очесными проходы мокроти тяготу содевают —

От нечаемых печалных слышаний пребывают.

18. Анастасия прозвитера[360], о отшедших отцех

Лик составльше

И трапезу нам представльше,

К нетленному отечеству идоша

И к солнцу праведному притекоша,

На горная — к небесному взирающе

И благая тамо промышляюще.

В час, вонь же не чает, внегда питается,

Внегда собирает, внегда величается,

Да на небеса взыдет,

Да не во страну живых внидет.

Мы же, мертвое тело погребше,

Чюжде от своего дому изнесше,

Невежде и вся пепелом бывша,

Яже многижда согнивша и истекша.

Их же нощ и ден без сытости целовасте;

Та плоть есть, ея же, сплетающеся, согрешаете.

19. Григория прозвитера[361], в суботу сырную

Непостижения облак мя покрывает,

Убо желания, мя нудя, не оставляет.

Иже бо о онех хотяй слово творити:

Онем достоит во всем подобну быти.

Фиваида и гора Нитрийская[362]

Страны Ефиопъския, —

Новый боговидец, в ней безмолствуя,

Сотвори велико и преславно дело, чюдодействуя,

Не яко же Моисей, — казня Египет;

Сниде Ияков во Египет,

Яко море разделяя

Мудрования плотьская.

Да, яко же недоумея, стояше

И, кто сих убежит, помышляше.

Не токмо таковыя сети узриши попирающа,

Но и самого диявола ступающа.

Манну убо ядуще роптаху

И сердцы своими вспять зряху,

От небесныя пищи свиная мяса желающе,

Фараоново мучителство изволяюще,

Щит и копие обойма рукама держащаго,

В крепости тела еже победити имущаго.

Елико небо от земли высочайше,

Толико и солнце от звезд светлейше.

Вопросиши: кто иноком наставник,

Истинному любомудрию началник?

Оного сопротивнии дуси обладаху,

Сего же ангели посещаху.

Или истеннее рещи: тому — спребываху

И подобающее наслаждение подаваху, —

Идолом немощ обличившу

И диявола посрамившу.

Преподобнаго Харитона[363] крепко связана затвориша,

Сами паки на обычное тем ловление отскочиша;

И не корысти токмо приимаше,

Но и убийцы мертвы в вертепе оставляше

И молитвеная сила и зде чюдотворяше,

И сие некако подобно бяше;

Но и с сребром и з златом исхождаху

И не сим точию, но и враги потопляху.

Ехидна, приполъзши

И в сосуд главу низъпустивши,

Своего естества яд весь в вино изблевавши; —

Они же жаждею объяти бывше

И наскоре вертеп достигше.

Возбранен бысть скверный он бес исполнити служение,

Яко же бо крепка некоего ветра стремление, —

Святый же Помпилие[364] от молитвы не престаяше

И, коснения вопрошаем, вину бес отвещевааше.

Кто Ефрема наказующа[365] слыша и не умилися?

Слезами слово разтворяюща, — и не проелезися?

Царие сами, на руку держаще, прочитают

И паче меда и сота своя душа услаждают;

Свою силу некрепку сущу познаваху

И своему безстудию зазираху,

Ефиопа убо того, Моисея, первее зряще, —

Возвращахуся беси, язвы неисцелныя от него носяще.

Вем мужа, Павлу ликом подобна[366], на кииждо день умирающа

И воздуха лютость яко лествицу вменяюща, —

Яко и свой живот презрети

И пламене крепости не радети, —

Иже чистотою пустынства воспитан бяше,

Словом яко благородныя сады напаяше.

Един другаго остася второстию, а не усердием;

И ин иного подобно не превосходя видением.

Тацы Феодосие[367] выборцы не соплетшеся,

Израилтеских воин крепчайше явлынеся,

И гной на раму своею носяща,

И зелии попечении творяща.

Иоанновыми писании[368] иноческая напаяются разумения,

Воистинну — духовнаго законоположения.

Не на плахах написанныя,

Но на сердцах воображенныя.

Яко, прочее, воины Христовы

Безоружны имети, к низложению готовы,

Свидетел Исидор Александрянин[369].

И вышний ныне Иерусалимълянин,

Висарион[370], рече, яко во иступления впадох

И благородия моего отпадох.

На горе высоце обитель сотворша,

Число доволно ученик собравша,

Даниил и Алимпий[371] к борению воздушных ратник совлекшася

И на земли с ними сплетъшася.

Крестителю поревновавшая,

Того пустыню населившая,

Непобедимое оружие — крест — вземши

И оружие бесом сотрывши:

Ова убо похвала Александрийская,

Ова же — звезда Селуньская[372],

Яже и мужи превозшедшия терпением,

Ангелом сопричастницы быша исправлением!

Колики грады славныя создавшия,

Странами обладавшия!

Не тогожде ли естества и они нам бяху?

Не той же ли воздух дыхаху?

20. Григория Богослова, [об отце молчаще], язвы ради [града]

Не приемлю: источнику — заграждатися,

А солнцу — сокрыватися,

Седине — уступати,

Юности — законополагати,

Премудрости — молчати

И неискуству — дерзати,

Ниже в словесех обиднейший —

Премудраго добрейший.

Ея же делма безроднии прославишася

И во еже уничижении предпочтошася: