- Кха-арха, - Звук, издаваемый хараксой, напоминал скрип несмазанных петель или старого колодезного ворота.

Ленгмар испуганно вскрикнул и спрятался за спину Сухому. Кадай же сделал один осторожный шаг назад и внимательнее присмотрелся к твари. Животное или дерево? Ни то, ни другое. Смесь какая-то.

Зелёная крона оказалась парой огромных крыльев, покрытых вместо перьев плотными кожистыми листьями. Пасть без зубов, скорее похожая на клюв. Бусинки глаз в глубоких складках коры. А длинный хвост напоминал крысиный, но весь покрытый тонкими белесыми ворсинками, как выдернутый из земли корень.

- Ап’балате хейнан милуни, ашш’инба? – К ним подошёл тот самый мужчина, что предупредил об опасности.

«Ты говоришь по милунитски, незнакомец?» тут же перевёл для себя Кадай. Милунитский… Ещё один язык в копилку. Говорить то он пока не говорит, но, как обычно, всё понимает. Кадай сощурил глаз и покачал ладонью, демонстрируя, что говорит, но очень-очень плохо.

- Не доводилось раньше видеть хараксу? – Переключился вновь на валайский незнакомец.

Голову хозяина хараксы украшал зеленый тюрбан, а объемистое пузо не давало до конца свести полы богато вышитого кафтана. Весь его внешний вид кричал о богатстве. Нарочито показном богатстве. Особенно выдающимися были массивные перстни, под которыми толстых пальцев было и не разглядеть.

- Не доводилось, - Соврал Кадай. Где-то там, в дебрях его памяти мелькали смутные образы, никак не желавшие становиться яснее. Как будто видеть ему доводилось не самих животных, а, скажем, зарисовки в альбоме. – Так она живая? Я имею в виду это что, не дерево?

- Ну конечно, – Мужчина встал и отбросил в сторону хвост хараксы, который безуспешно пытался углубиться в утрамбованную землю двора. - И, если, Вахари* спали эту обитель скорби, не дать ей пустить корни ещё хотя бы пару дней - она засохнет. Где только носит этого распорядителя?

- Так эта харакса… подношение?

- Истинно так, – Мужчина сощурил глаз и оценивающе уставился на Кадая. Прошёлся по латаным-перелатанным обноскам и презрительно фыркнул. – И это очень ценный дар. Невероятно ценный!

- А чем она питается? – Первый испуг у Ленгмара прошёл, и он с юношеской непосредственностью вмешался в разговор.

Животина двигалась вяло. В основном шевелился только хвост, настойчиво пытаясь укорениться. Но все попытки пресекались их новым знакомым. Если не подходить совсем близко, то опасаться, пожалуй, нечего.

Т’халь илии’Рахн – важный сановник из Амилунды. Он явно не считал их достойными собеседниками, но скука в этом сонном царстве допекала всех. Кто как умел, тот так и боролся. Кто спал, кто молча бродил туда-сюда, а Т’халя неудержимо тянуло похвастать…

Пока хозяин «невероятно ценного дара», с важным видом рассказывал Ленгмару про своего питомца, Кадай устроился в тенёк и слушал лишь краем уха. По соседству пристроился и Сухой.

Если верить милуниту, то харакса - ни дать, ни взять, а чудо из чудес. И ценнее животного на всём белом свете не сыскать.

- Видишь эти завязи на сгибе крыла? – С гордостью рассказывал он. – Такие появляются только у оплодотворённых особей. Эта побывала на брачных играх. А поймать ещё не укоренившуюся хараксу после брачных игр – большая удача.

- Брачных игр? – Переспросил Ленгмар.

Кадай хотел было одёрнуть Т’халя. В конце концов, мальчишке ещё рано про брачные игры… Или уже в самый раз?

А существо и в самом деле было уникальным. Наполовину животное, наполовину дерево. Хараксы обитали или произрастали во влажных болотах к востоку от Амилунды.

Когда харакса появляется на свет, то по размеру не превышает летучую мышь. Гибкие как ивовые прутья по молодости они без труда летают, а с возрастом всё больше деревенеют и пускают корни, чтобы дать жизнь новому поколению.

Дурманящий запах хараксы-родителя привлекает мириады насекомых, которыми молодняк питается первое время. А потом, немного окрепнув, подросшие хараксы направляются на вершины горы Аз’Гафур, где у них происходят те самые «брачные игры».

- А с вершин Аз’Гафура они парят вниз. Летать то они уже к тому времени не могут, но парят превосходно. О, это восхитительное зрелище! – Продолжал вещать Т’халь илии’Рахн. – Потом они находят подходящее место, где могут пустить корни и окончательно деревенеют.

- Так в чём же их польза?

- Польза? – На этот раз милунит немного замялся. – Ну, как… В соке их польза.

«Выпивка что ли?» подумал Кадай. Было бы лекарство – Т’халь не стеснялся бы сказать об этом. Дорогая и редкая выпивка. Как бы и вовсе не наркотик.

- Собирать этот сок по болотам очень трудно и опасно…

- Но ведь можно поймать пока молодая и живёт возле родителя? – Ленгмар быстро соображал для своего возраста, особенно на тему личной выгоды. – И заставить пустить корни там, где нужно людям.

- Ты прав, мой юный друг. Молодую поймать легко, - Лукаво сощурившись кивнул Т’халь. – Но тогда у неё не будет вот этих завязей. А сок такой хараксы никчёмен на вкус.

- А-а-а…

- Теперь ты понимаешь насколько это большая удача? – Т’халь илии’Рахн с видом победителя перевёл взгляд на старших товарищей своего юного слушателя, явно ожидая и от них проявления восхищения. - Мой подарок Оракулу воистину бесценен!

Увидеть вместо восхищения в глазах Кадая жалость к несчастному животному, которое заставляют мучатся, он так и не успел. Дверь, ведущая из дворика внутрь Обители начала открываться и оттуда появился полненький человек средних лет с гладко выбритой головой в алой тоге. За ним семенило ещё несколько служителей в точно таких-же одеяниях, но розового цвета.

Ни на ком из них не было украшений, но по главе делегации и невооруженным глазом было видно, что любовь к богатству и излишествам ему отнюдь не чужда.

Если Оракулу и не нужны земные блага, то в его окружении явно есть те, кто греет на подношениях руки. Мальчишка, убиравшийся во дворе, сразу бросил свою метлу и, выудив откуда-то из-за двери широкое опахало, пристроился рядом с распорядителем. По дворику прошла волна оживления. Люди приходили в себя от полудрёмы и выстраивались в подобие очереди.

- Ты придумал, что дарить Оракулу? – Ленгмар выжидающе смотрел.

- А что тут думать? Это же просто ритуал, – С этими словами Кадай оторвал одну из деревянных пуговиц со своей накидки. Его лицо озарила лукавая улыбка. – Если я прав, то мой подарок расстроит только