— На своих двоих пришёл, как же ещё! — Морок усмехнулся. — Когда твои без тебя вернулись, я сразу смекнул, что дело горелым смердит. Дождался ночи и слинял. Правда, пришлось поплутать пару дней, пока на твой след не вышел. И вот я здесь! Признавайся, скучал по мне?

— Спал и видел твою рожу.

— Я так и думал! — просиял Двадцать Первый, радостно скаля клыки.

— Прячешься ты где? В доме, что ли?

— Не, днём в лесу, неподалёку, ночью прихожу тебя проведать. Видел сегодня тебя со стариком на прогулке. Вы так мило смотритесь вместе — прям идиллия!

— Он мне жизнь спас.

— Знаю, потому и не тронул. Хотел сначала их двоих укокошить, а тебя забрать, но ты трупом валялся, я даже подумывал, что не очухаешься. Это тебя Сто Тридцать Шестой так?

— Альтера.

— Фигасе! А за что?

— За дело.

Морок обиженно надулся:

— Не хочешь, не говори, тоже мне!.. Так что делать будем?

Порой от болтовни Двадцать Первого тянуло вздёрнуться, но сейчас Харо искренне рад был его видеть. Вдвоём проще, а с его хистом куча проблем сразу отваливается. Но сильнее всего задевало, что единственным верным другом из всех оказался тот, на кого бы раньше и не подумал.

— Дай мне пару дней очухаться, потом двинем на Опертам.

— Ладно, брат, отдыхай, я буду рядом, — вразвалочку, не заботясь о тишине, Морок подошёл к распахнутому настежь окну. Харо чуть приподнялся на локтях и окликнул друга:

— Рад тебя видеть, брат!

— Приходи в себя побыстрее. Принцесса нас уже заждалась.

* * *

Сервус услужливо распахнул дверь и посторонился, приглашая Кэтт войти. Она остановилась за порогом и, переминаясь с ноги на ногу, осмотрелась. Стены просторного кабинета были обиты гранатовой тканью, на громоздком письменном столе лежала раскрытая книга, угол заняла изящная лампа с шёлковым абажуром. Тяжёлые бархатные шторы под цвет стен были подвязаны золотыми шнурками, шифоновая тюль рассеивала дневной свет, сохраняя в помещении мягкий полумрак. Камин украшала витиеватая лепка, изображающая гротескных демонов со змеиными телами и зубастыми пастями. От многочисленных серебряных и фарфоровых статуэток, ваз и прочих диковинных предметов рябило в глазах.

— Прошу, присаживайтесь, — осквернённый указал на глубокое кресло, обитое бордовым велюром. — Господин скоро спустится.

— Благодарю, — поколебавшись, Кэтт на носочках прошлась по серебристой шкуре на полу. Среди всей этой роскоши она ощущала себя потёртым медяком, затесавшимся в горсти новеньких золотых монет.

— Могу ли я вам что-нибудь предложить? Может, чаю или кофе?

— Н-нет, благодарю, — угодливость сервуса смутила её ещё больше.

Низко поклонившись, невольник добавил, что будет поблизости, если вдруг что-то понадобится, и притворил за собой дверь. Кэтт уже и не рада была своей решимости. Одухотворённость, с какой она едва ли ни неслась сюда, бесследно испарилась, стоило переступить порог особняка.

«Что я здесь делаю? Меня же на смех поднимут!» — нищенка, удумавшая прикупить себе осквернённого — комичнее сцены и не придумаешь! Хозяин дома и слушать её не станет, как только увидит старенькое платье и поношенные туфли, а ведь она подобрала лучшее из своего гардероба — то, что не успела обменять на еду в тяжёлые времена.

Кэтт представила, с какой пренебрежительной насмешкой на неё будет смотреть этот Эдмонд, купающийся в золоте и шелках, и скудные остатки смелости испарились каплей воды на раскалённом камне. И на что она только рассчитывала? Что выкупит ординария по сходной цене? Какая нелепость! Продав Вэйла в гладиаторы, его хозяин наверняка выручит кругленькую сумму. А коли сразу не продал, значит ищет предложение повыгоднее. Пожалуй, лучше уйти сейчас, пока не поздно, пока окончательно не опозорилась.

Кэтт поднялась из кресла, намереваясь тихонько улизнуть, как вдруг медная ручка зазвенела, и дверь отворилась. Статный мужчина средних лет с пронзительными чёрными глазами и чёрными как смоль волосами, слегка тронутыми благородной сединой, окинул свою гостью любопытным взглядом и вежливо улыбнулся:

— Чем я могу быть вам полезен, госпожа Кэттерин?

— О… я… — она протянула ему руку, стараясь скрыть дрожь от волнения. — Рада нашему знакомству, господин Эдмонд. Благодарю, что нашли для меня время.

— Не стоит благодарить за такие мелочи. Но я вижу, вам ничего не принесли. Не желаете ли отведать мятного чаю с сушёными фруктами? Или вы предпочитаете что-нибудь покрепче?

— Нет, что вы… — Кэтт ощутила, как вспыхнули её щёки. Ну не мог он не заметить, что перед ним представительница не самой благополучной прослойки общества, и тем не менее обращался к ней как к равной, без унизительного пренебрежения и иронии.

Пригладив слегка закрученные вверх усы, Эдмонд устроился в кресле напротив:

— Тогда я в вашем распоряжении, госпожа Кэттерин.

Нервно поправив юбку, она прочистила горло, пытаясь вспомнить речь, заготовленную для встречи. Мысли как назло спутались и никак не хотели выстраиваться в нужном порядке.

— Простите, я немного волнуюсь… — полушёпотом призналась она. — Дело деликатное, и я не хочу, чтобы вы поняли меня превратно.

— Не волнуйтесь, смутить меня довольно сложно.

— Д-да, конечно, — Кэтт слабо улыбнулась. — Видите ли, я здесь из-за… У вас есть… э-эм… Я хотела бы выкупить у вас одного осквернённого. До меня дошли слухи, что вы подумываете продать ординария… Ох, простите, это звучит так странно!

Эдмонд, чьё лицо оставалось совершенно спокойным, чуть склонил голову на бок и приподнял бровь:

— Не вижу ничего странного в вашем желании приобрести осквернённого, госпожа Кэттерин, ничего, кроме одного: откуда у вас такая информация? Немногим известно о моём намерении, и, смею предположить, вы не вхожи в их круг.

Кэтт почувствовала, как лицо заливается густой краской. Как же она об этом не подумала? Теперь её сочтут за лгунью или, того хуже, сплетницу.

— Я… эм… — она смолкла, поняв, что крыть нечем.

— Не утруждайтесь, Кэтт, я знаю о вас, — Эдмонд мягко рассмеялся, не насмешливо, благодушно. — Вы же здесь именно из-за Вэйла, не так ли?

Она удивлённо заморгала:

— Это он вам рассказал?

— Нет, он как раз стойко отмалчивается, но вы ведь понимаете, я просто обязан знать всё о живущих в моём доме. Вэйл совершил серьёзный проступок и должен быть счастлив, что я не пристрелил его как взбесившегося пса, укусившего руку своему хозяину, даже если причиной бешенству послужило столь очаровательное создание, как вы, Кэттерин.

— Это моя вина, он здесь ни при чём, — залепетала она. — Я не должна была заводить с ним дружбу, знаю, но…

— Но вы сделали это. Так почему, Кэтт? Он же осквернённый. Приличная женщина, уважающая себя,