Десейн чувствовал, что все это время находился под водой и теперь восставал из глубины, чтобы честно и открыто столкнуться с самим собой и с тем, что происходило в его нынешней жизни. Словечко «мы», услышанное им из уст Дженни, уже не пугало его. Это было «мы» пещер и Джаспера, «мы», терпеливо ожидавшее его решения.

Да, решение обязан принять он, и только он. Неважно, как изменила его сущность та субстанция из залитых тусклым красным светом пещер. Он должен на что-то решиться или же безумный танец последних дней будет лишен всякого смысла.

Я все еще боюсь, сказал Десейн себе, что «мерцание в глазах» отправит меня к конвейеру, возле которого эти зомби занимаются упаковкой продукции от Джаспера.

Терзаясь мыслями, с бешеной скоростью проносившимися в его сознании, Десейн выбрался из фургона и встал на песчаную дорожку, пышущую полуденным жаром. Одинокая ворона пролетела так низко, что он услышал, как ветер свистит в ее оперении.

Странно, что ворона одна; вороны – стайные птицы. А эта – одинока, совсем, как он. Десейн подумал: если я приму решение не в пользу долины, я таким и останусь – одиноким созданием, не знающим чувства единения с другими людьми.

Проблема заключалась в том, что глубоко внутри он ощущал настоятельную необходимость предоставить тем, кто его нанял, честный доклад. К этому понуждали его сила и ясность ума, обеспеченная Джаспером. Это же велел ему долг. Если в докладе он утаит или упустит что-то, это будет не совсем честно. А нечестным Десейн быть не мог – это разрушило бы его представление о самом себе. Он ревниво относился к собственной идентичности и не мог пожертвовать даже самой малой ее частью.

Его идентичность, так хорошо ему знакомая, но увиденная как бы заново, гораздо более ценная, чем что бы то ни было на свете, висела сейчас на Десейне тяжелым грузом. Он вспомнил сделанные с помощью Джаспера открытия, все разнообразие связанных с ним переживаний, которые привели его сюда, в высшую точку кризиса.

Недавнее прошлое, когда Десейн мог позволить себе пребывать в состоянии беззаботного неведения, окутывало его как туман, способный бросить в дрожь среди жаркого дня. И Десейн действительно дрожал. Как было бы комфортно, размышлял он, вообще не принимать решений. Как это соблазнительно – позволить той змееподобной сущности, что таится в глубинах его сознания, поднять свою древнюю седую голову и поглотить то, что не дает ему покоя.

Теперь люди долины виделись ему почти олимпийскими богами – они стояли перед ним призрачными рядами, по ранжиру. Властители изначального и первичного; они что, испытывают его, Десейна?

Но почему тогда Дженни сказала, что не посмеет сюда приехать?

И почему в долине нет детей?

Холодный, аналитический ум Десейна взвесил объекты его размышлений и нашел баланс неудовлетворительным. Не исключено, что часть тревожащих его мыслей принадлежит Джасперу. Но к какому бы решению Десейн ни склонялся, в центре стоял главный вопрос: «Где та точка опоры, утвердившись на которой я мог бы определить: это – так, а это – иначе»?

И никто не был в состоянии помочь ему в нахождении этой точки. Его уделом был одинокий поиск. Если он предоставит группе Мейера Дэвидсона честный доклад, Сантарога будет обречена. А если солжет, то поселит в своем сознании раковые клетки, и они станут разъедать его изнутри.

Впрочем, ему все-таки удалось отрезать себя от долины. Он вспомнил посылку, которую отправил Селадору. Именно здесь начался разрыв с долиной.

Хотя это был всего лишь жест. Жест символический. Даже если посылка дойдет, тот Джаспер, что в ней находится, выветрится, исчезнет. Для Десейна это был жест отказа от той части собственного «я», которая принадлежала долине.

Интересно, Бурдо делал то же самое? Какими, любопытно было бы узнать, посылками отец Уиллы обменивался с Луизианой?

Посылка Селадору – это как камень, который заведомо неспособен попасть в цель. Десейн вспомнил, как, будучи ребенком, однажды бросил кусок гранита в серого кота. Он сидел в саду своей тетушки. Неожиданно умолкли птицы и невесть откуда появился серый кот. Десейн бросил камень, но кот находился слишком далеко, и камень не причинил ему никакого вреда. Таким серым котом был Пиаже.

Тот кот, что гулял в саду, посмотрел на Десейна, слегка удивился, оценил ситуацию и продолжил охоту, выказав оскорбительное презрение ко всевозможным мальчикам и камням.

Внезапно Десейну открылась некая истина, настолько пронзительная, что замерцали небеса. Он понял, почему так одинок.

Он никому не принадлежал – никакой группе людей, никакой совместной деятельности, которая избавила бы его от необходимости принимать решения, способные своей тяжестью раздавить одиночку. Какие бы решения он ни принимал и к каким бы последствиям они ни вели, это были его, личные решения. И в результате на Селадора, чей агент не справился с заданием, падет гнев его начальства, университет лишится щедрого гранта, а столь уникальное место, как долина Сантарога, канет в небытие.

И все – из-за решения, из-за жеста, который сделает стоящий на горячем песке среди холмов одинокий человек, чей ум погружен в нелепые фантазии об одинокой вороне и сером коте.

Наступил момент важных действий, но единственное, что смог придумать Десейн – это забраться в фургон и поесть.

Фургон издал протестующий скрип, стоило Десейну поставить ногу на его подножку. В сжатом пространстве фургона он принялся готовить что-то из порошковых яиц. Голод терзал Десейна, однако мысль о еде была ему противна. Он знал, чего хочет. Он пытался сбежать от этого, но жажда получить желаемое острой болью вонзилась в самую его суть. И этим желаемым был Джаспер.