бы и браться за это дело. Может быть, следовало бы ограничиваться отбором этих единиц, предназначенных для главного командования, и подвергать их особому научному режиму, как подвергают пчелы особому режиму особей, избранных быть матками...

Так, примерно, и обстояло дело вплоть до Семилетней войны включительно. В военном искусстве царил исключительно “гений”. Однако, уже обстановка, в которой велась Cемилетняя война, ясно указала на нерациональность этого решения. Опыт Семилетней войны указал, с одной стороны, на необходимость организации и подготовки генерального штаба, а с другой — дал могучий толчок пробуждению стратегической мысли.[34] Если научная работа в области стратегии насчитывает только полтораста лет, то это не фантазия, не каприз новейшей истории, а явление, предпосылками которого являлись глубокие изменения в характере ведения войны. До Семилетней войны все задачи частных начальников могли решаться исключительно с боевой точки зрения. Характер кабинетных войн изолировал войну в категорию особых явлений, связь которых с политикой, народной жизнью направлялась исключительно через головы военного аппарата и правительства. Объекты действий были чисто военные — неприятельская армия или неприятельская крепость; армии не имели точек соприкосновения с населением, располагались на отдых бивуаком, сражались только в поле, кормились из своих магазинов. По существу, воевали между собой два военных ведомства; народ в этой борьбе не принимал участия и дуэль двух армий могла регулироваться исключительно боевыми, т.е. тактическими соображениями. Весь ход развития военного искусства в новейшее время оказался направленным на уничтожение такого военного сепаратизма. Выражение “теперь воюют не армии, а народы” надо понимать прежде всего как обращение деятельности на войне в тот фокус, в котором отражаются все политические, экономические, классовые интересы, имеющиеся в данном государстве и как утверждение того, что линия поведения на войне никогда не может быть найдена, если исходить только из чисто боевых соображений и не считаться с определяющими войну общими интересами. Чем больше война задевает интересы населения, чем ярче основные ее линии обрисовываются требованиями политики и экономики, тем большее значение получает стратегия.

Как мы указывали выше, граница, проведенная нами между стратегией и тактикой, исходя из научных требований, совершенно не отвечает современной педагогической практике: тактика ныне чувствует себя в своих собственных пределах бессильной выдвинуть какую-либо чисто боевую цель, разрешить своими силами всецело какую-либо задачу; поэтому тактика широко аннексирует себе соображения чисто стратегической категории и старается обосновать это тем, что она трактует все военное искусство в целом в пределах компетенции начальника дивизии. Таким образом у нас, в военно-учебных заведениях, преподавая вместе стратегию и тактику в пределах компетенции начальника дивизии, называют это “тактикой”, а стратегию и тактику высшего командования именуют “стратегией”.

Это указание мы делаем с исключительной целью подчеркнуть, что в стратегии, в истинном понятии этого слова, очень настоятельно нуждается не только главнокомандование, но и широкие массы командного состава. Стратегия нужна, чтобы армия понимала, относилась сознательно к выполняемому ею маневру и чтобы стратегические вопросы, решаемые частными начальниками, до командира отделения включительно, находились в согласовании с указываемым главнокомандованием путем.

Уже понятие о пути отступления — чистая стратегия. Беглецы, дезертирующие с окопов с криком: “нас отрезывают”, в сущности высказывают паническую оценку стратегического положения: “дело стратегически проиграно, наши тактические усилия обречены быть тщетными, бежим”. Точно так же, когда части выходят на неприятельские сообщения, берут, по красноармейскому выражению, противника “за жабры”, то это тоже стратегическая оценка, та же Шлиффеновская мысль о “Каннах”, из которой вытекает огромное значение предстоящего боя, необходимость проявления особого упорства, дабы одержать “чрезвычайную” победу.

“Чрезвычайная” победа, а не простой обмен на рану — рану, к чему преимущественно сводились действия русских войск в мировую войну, не может быть добыта в плоскости тактического мышления. Она, помимо тактики, требует двух предпосылок: закала воли к борьбе, который может дать правильная воспитательная и политико-просветительная работа в войсках, в связи с соответственным направлением общей политики государства, и затем — стратегического понимания требований войны и стоящей на очереди операции. Нужно, чтобы командиры и войска, когда надо, постарались бы и себя не пожалели. Если Шефферу-Бояделю удалось уйти из окружения, пробившись в ноябре 1914 года под Брезинами, если польская армия, с потерями, но все же ускользнула из Киева, а части Врангеля, бросив артиллерию, сумели проскочить в Крым, то эти неполные удачи старой царской армии и новой Красной армии как бы свидетельствуют о том, что нашей стратегии приходится иметь дело с равным напряжением боевых усилий войск, идет ли дело о второстепенном бое местного значения, или моменте, когда решается судьба кампании. Если немцы характеризовали маневрирование старой русской армии как тяжеловесное, то они вовсе не имели в виду неспособность русского солдата пройти столько же верст, сколько делает немец, а хотели подчеркнуть известную стратегическую тупость русских войск, неспособность их резким броском немедленно полностью использовать благоприятный стратегический момент.

Война — это долгие месяцы трудов, лишений и жертв; войска равномерно тянут свою лямку; но они должны понимать, что бывают моменты, когда требуется собрать урожай, являющийся плодом всех этих усилий. Один день, говорит в таких случаях крестьянин в своем обиходе, целый год кормит. Тактика пашет и сеет, сбор урожая — это дело стратегии. Если забывать об урожае, то не стоит и хозяйством заниматься...

Чтобы покончить с идейной тяжеловесностью, нужна идейная гимнастика. Одной из основных ее форм является изучение классиков стратегической мысли. И нам кажется, что знакомство со всем разнообразием представленных в этом сборнике методов не будет лишним, так как современная стратегия требует синтеза.

Стратегия в трудах военных классиков / под ред. А. Свечина. Т. 1. М.: Высший военный редакционный совет, 1924. С. 717.

Базирование и ударность

 Никакая борьба немыслима без известных точек опоры, и ничего в наблюдаемой борьбе мы не поймем, если не отдадим себе отчета во взаимных соотношениях борющихся с их опорными точками. Стратегический успех — это лишение противной стороны ее точки опоры или ослабление ее связи с нею. Такой опорой вредителей являются обычно межи, пустыри, невозделанные рукой человека пространства, и всякое непосредственное избиение саранчи, не захватывающее ее рассадников, является только тактическим успехом в борьбе с нею...

Все вензеля, которые выписывают борющиеся стороны, останутся непонятными нам, если мы