голландцы. Но Делор, повторяя подход Франции, Италии и Бельгии, отдавал приоритет созданию нового денежно-кредитного института, утверждая, что это подтолкнет страны ЕС к «процессу экономической конвергенции путем изменения поведения рынка»[789].

Доклад Делора был одобрен Европейской комиссией в апреле 1989 г. В нем изложены три условия для продвижения к экономическому и валютному союзу: полная и необратимая конвертируемость валют, свободное движение капитала и необратимая фиксация валютных паритетов. Условия были единогласно приняты на Мадридском совете ЕС в июне 1989 г. Даже Бундесбанк счел это «оптимальным» результатом – сохранить систему национальных центральных банков, твердо придерживаться ценовой стабильности и отвергнуть идею о введении единой валюты, прежде чем будут выполнены три условия[790].

Впрочем, существовала и одна весьма серьезная оговорка. Пёль решительно отвергал саму идею Европейского центрального банка (ЕЦБ). Он был против какой-либо передачи даже части монетарного суверенитета Бундесбанка, который для большинства западных немцев был гарантом сильной немецкой марки и, следовательно, условием послевоенного процветания страны. Создание ЕЦБ даже в качестве долгосрочной цели было бы ошибкой. Если бы западные немцы поняли, что их деньги будут поддерживать ЭВС, при том, что их национальный банк не будет контролировать денежно-кредитную политику, то это могло оказать действительно разрушительное воздействие на общественное доверие[791].

Поэтому неудивительно, что между Парижем и Бонном возникла напряженность по поводу будущей формы ЭВС. По мнению Миттерана, переизбравшегося еще на один семилетний срок в 1988 г., ЭВС был «главной целью» на оставшуюся часть его президентства, и он хотел, чтобы ЕК как можно скорее созвала межправительственную конференцию (МПК) для реализации Доклада Делора. Миттеран также сохранял убежденность в том, что ЭВС должен быть ратифицирован к концу 1992 г. Всем остальным, что он называл «другими институциональными вопросами», иными словами, дальнейшей политической интеграцией, следовало заниматься только после завершения переговоров об экономическом и валютном союзе. Напротив, Коль колебался с назначением даты проведения МПК. Осенью 1989 г. он хотел отделить переговоры об ЭВС от немецких федеральных выборов в декабре 1990 г., а также надеялся связать ЭВС с созданием Европейского политического союза (ЕПС). Канцлер не хотел, чтобы ЭВС продвигался вперед без параллельного развития политической реформы институтов ЕС. Он пожелал, чтобы процессы экономической и политической интеграции были вплетены друг в друга с целью обеспечения ратификации каждым государством-членом непосредственно перед выборами в Европейский парламент в 1994 г.[792]

27 ноября 1989 г. Коль изложил свои озабоченности в письме Миттерану. Он утверждал, что процесс экономической конвергенции, означавший стабильность обменных курсов, низкий уровень дефицита бюджета и гармонизацию ставок НДС, не настолько продвинулся, чтобы переходить к первому этапу ЭВС в июле 1990 г.: т.е. к завершению создания единого рынка и объединения всех валют ЕС в механизм обменного курса. Вместе с письмом он также направил Миттерану «рабочий график», в котором предлагалось отложить на год принятие фактического решения о создании МПК с саммита в Страсбурге, который должен был состояться через две недели, на конец декабря 1990 г., когда Италия будет председательствовать в ЕС[793].

Миттеран расценил все это как политически мотивированную тактику затягивания и даже как возможную уловку Германии, чтобы полностью избежать введения ЭВС. Что еще хуже, письмо Коля было доставлено в Париж 28 ноября, в тот самый день, когда он сделал свое шокирующее заявление в Бундестаге о «Программе из 10 пунктов». В них вообще не было никакой конкретной ссылки на ЭВС и МПК.

Неудивительно, что Миттеран почуял недоброе.

30 ноября, когда Геншер находился с визитом в Париже, Миттеран недвусмысленно сказал ему, что объединение – это нечто, «что невозможно остановить», но что «это нечто следует интегрировать». И добавил, что «на каждом этапе этой эволюции Германия и Франция должны двигаться вперед вместе». Президент сопроводил это утверждение привычным рефреном: «Первоочередной задачей является европейское единство»[794].

На следующий день, в решительном ответе на письмо Коля, Миттеран настоял на достижении и объявлении в Страсбурге недвусмысленного обязательства о том, что ЕК запустит МПК ЭВС через 12 месяцев. Он сказал, что отвергнет любую отсрочку и не изменит своего мнения о том, что МПК должен заниматься политической реформой только после того, как будет согласован договор о валютном союзе – где-то в начале 1991 г.[795] Советник Коля по ЕК Йоахим Биттерлих предположил, что валютный союз явно был для Миттерана существенным дополнением к единому рынку – не в последнюю очередь, чтобы противостоять французским страхам перед немецкой маркой. Более того, отметил Биттерлих, это «необходимое ускорение» экономической интеграции может быть представлено Миттераном в Страсбурге в ближайшие дни в качестве ответа на «вызовы с Востока»[796].

Выводы из рассуждений Миттерана были очевидны. Валютный союз был необходим, чтобы пресечь в зародыше любые немецкие мечты о независимой центральноевропейской экономической вотчине и избежать зоны немецкой марки в рамках существующего механизма обменного курса. Вместо этого немецкая марка должна быть включена в новую единую европейскую валюту. Кроме того, благодаря МПК по валютному союзу Миттеран стремился добиться того, чтобы Доклад Делора не постигла участь более ранних неудачных планов ЕС по созданию экономического союза.

Таким образом, для президента Франции ЭВС служила достижению трех целей. Во-первых, помешать Германии доминировать не только в Западной Европе, но и на развивающихся рынках Востока. Во-вторых, консолидировать ядро ЕС-12 и продолжить этот большой символический проект, чтобы избежать опасности того, что Сообщество будет отвлечено бурными рассуждениями на тему воссоединения континента в целом. В-третьих, обеспечить, чтобы объединенная Германия была действительно интегрирована в европейские структуры, привязав ее к единой европейской валюте. Французы расценили это как «решающее испытание» для Германии, чтобы доказать свою «готовность примирить немецкий язык с европейской идентичностью». В результате установление точной даты проведения МПК стало пробным камнем стратегии Миттерана на будущее, основанной, как обычно, на уроках прошлого[797].

Сценарий Миттерана отражал настроения французской общественности. Сюрприз Коля в виде «10 пунктов» по объединению ударил в тревожный колокол германского прошлого. В день его выступления коммутатор Елисейского дворца перегрелся от беспокойных звонков. Был ли президент проинформирован заранее? Разве план Коля не отодвинул на второй план интересы ЕС в целом? Давал ли канцлер какие-либо гарантии приверженности Европе? Почти в одночасье стало ясно, что любое колебание Германии в отношении ЭВС будет истолковано как сигнал о том, что Бонн выбирает ГДР, а не ЕС. Как сказал 1 декабря журналисту газеты «Монд» недовольный Тельчик, ситуация сейчас такова, что Бонну «придется согласиться практически с любой французской инициативой в отношении Европы»[798].

Коль понял, что в Страсбурге у него будет мало возможностей для маневра. Поэтому он снова написал Миттерану 5 декабря, на этот раз одобряя политику Франции в отношении Европейского совета, которая