Потом кивнул.

— Да, пожалуй, вы правы, ткань в хорошем состоянии, но не станем рисковать.

Он отошел к шкафу и начал что-то искать.

Потом, выбрав пинцет, вернулся к столу и осторожно уцепил кусок ткани, лежавший сверху.

Движения его были медленными, осторожными. Поколдовав несколько минут, аккуратно разложил все.

— Прошу лицезреть!

Салфетка с золотым шитьем, в которую все было завернуто, теперь лежала одиноко, а без герба и надписи, которые теперь были повернуты к поверхности стола, она уже не казалась такой загадочной.

Внимание переключилось на те четыре куска ткани, которые развернул Скорняков, и кожаный мешочек, который поверху был прошит толстым шнуром того же синего цвета, что и расшитая салфетка.

Три куска ткани неопределенного цвета — что-то между серым и желтым — представляли собой прямоугольники, покрытые знаками, нанесенными скорее какой-то краской, но, может быть, и вытравленными. Четвертый, чуть больше остальных, видимо, когда-то был таким же прямоугольником, от которого позднее отрезали примерно четверть. Узор на нем был вышит, видимо, бисером или чем-то подобным.

Воронов навис над столом, переводя взгляд от одного фрагмента к другому, а Гридин, постояв сбоку, сказал безапелляционно:

— Три куска — зашифрованные сообщения, а четвертый — карта.

— Карта? — покосился на него Скорняков. — С чего вы взяли?

Гридин ответил, будто о чем-то совершенно очевидном:

— Если с него всю эту лепоту срезать, то картина станет проще. Вот представьте! Представили?

Скорняков молча рассматривал ткань, потом удивленно кивнул:

— Вы, скорее всего, правы.

Гридин выбил пепел из трубки, повернулся так, что все трое стояли лицом друг к другу.

— Давайте определим приоритеты, — предложил он. — Задач много, но главных — две, поэтому нам придется разделить усилия. Ты, Алексей, делай, что хочешь, но разматывай убийство Овсянниковых. И имей в виду, что речь идет не только о них. Если ларец нашел Овсянников и он был когда-то у него…

Он посмотрел на Скорнякова, тот кивком подтвердил, и Гридин продолжил:

— Если ларец был у Овсянниковых, значит, тот, кто его ищет и не нашел, продолжит поиски. Сами понимаете, что следующий кандидат — Михаил Иванович, а если рядом с ним все время будем мы, то и мы в зоне опасности. Чем быстрее ты, Алексей, найдешь тех, кто натворил все в доме Овсянниковых, тем скорее мы вздохнем свободно, а…

— Простите, Павел Алексеевич, — перебил Скорняков. — Мне придется на некоторое время отвлечься, чтобы отправить Эмму куда-нибудь подальше. Но это нас никак не отвлечет. Она сама все устроит. Если мы все вместе ее повезем, это моментально станет известно. Так что…

— Да, я об этом хотел просить, — ответил Гридин. — Вплотную заниматься теми поисками, которые вел Иван Герасимович, предстоит именно вам, значит, по тому же следу придут и к вам, а это… сами понимаете…

— Должен предупредить, что противостоять серьезной опасности я не смогу, — с виноватым видом признался Скорняков. — Это я к тому, что вы предложили разделиться.

— Это я сказал о разделении по направлениям деятельности, о приоритетах, а не о разделении, так сказать, физическом, — пояснил Гридин. — Нам надо быть всем вместе, иначе — хана. Просто Алексей будет ломать голову по своей части, вы — по своей, а я буду вас объединять. Так сказать, организатор и вдохновитель. А разлучаться нам нельзя.

Скорняков на миг задумался, потом сказал решительно:

— В таком случае, я схожу к Эмме, пусть готовится в путь.

— Ну а мы с тобой попробуем мозгами поворочать, — обернулся Гридин к Алексею.

— Давай. С чего начнем?

— Как с чего! — воскликнул Гридин. — С твоей подруги, конечно! Она ведь тебя сюда приволокла? Она. А потом куда она подевалась, почему?

Алексей смутился:

— Дядя Паша… Ирма — женщина свободная… Встретила тут какого-то парня… Первая любовь, первая драма… Ну и…

— Брось, Алексей! Дурака нашел! «Свободная», «любовь вспыхнула»! — передразнил Гридин. — Как тебе в голову пришло сюда поехать?

— Да, ты понимаешь…

По коридору послышались шаги Скорнякова, и Гридин перебил:

— Его рано пугать, а ты подумай вот о чем: мне вся эта история напоминает начало моей эпопеи в Лебяжске.

— В каком смысле? — удивился Воронов.

Но тут дверь кабинета отворилась и вошел Скорняков, поэтому Гридин смог сказать немногое:

— А ты вспоминай и сопоставляй! Вспоминай и сопоставляй!

Скорняков решил, видимо, что Гридин проводит нечто подобное инструктажу, и подхватил:

— Я сейчас, пока Эмму провожал…

— Как «провожал»? — удивился Гридин.

— Так, как и договаривались, — не менее удивленно ответил Скорняков. — Она уже ушла, извините, не прощаясь, по-английски.

Гридин махнул рукой:

— Ладно, что теперь…

— Вот именно, — согласился Скорняков и продолжил: — Так вот… Стал вспоминать