— Вы правы. Но благодаря вашему ученику, у меня было время подготовиться.

Я не успел ничего сказать в своё оправдание. Воздух разорвал страшный грохот — это разбивались окна лечебницы первого и второго этажа, а вместе с осколками стекла из них на землю сыпались знакомые фигуры в тряпичных масках. Десятки, если не сотни монахов Ордена, от десятого до двадцать пятого уровней приближались к нам быстрым шагом, переходящим в бег. Спустя миг воздух сотряс рёв-мычание и откуда-то сверху на землю рядом с архиереем рухнул великан с зашитыми глазами и ртом.

— Сдавайтесь, госпожа Зервас, — предложил архиерей. — Вы не сможете здесь победить. Гарантирую неприкосновенность для ваших юных спутников.

Мой безымянный палец на левой руке резко обожгло. Погасшее Солнце сделало своё первое предупреждение — Спелторн лгал.

Впрочем, это было вполне понятно и без волшебного кольца.

Всё это время я следил за архиереем и реакцией Кассандры, совершенно забыв о Маэстусе. Я осознал свою ошибку лишь через пару секунд, когда с его стороны раздался глухой утробный вой. Я бы никогда не угадал, что этот звук принадлежит человеку.

Молодой некромант вытянулся в струну, воздев руки к бледной луне в небесах и выл на зависть целой стае матёрых волков. Я подозревал, что это было заклинание, но раньше с таким не сталкивался — зато явно сталкивались Бальтазар и Кассандра. Первый дёрнул головой, и из исполина к Маэстусу устремились атакующие кровавые нити. Кассандра шагнула вперёд, вскидывая руки — на пути заклятья инквизитора вырос даже не щит, целая стена из подвижных теней, поглощающих кровь без остатка. Спелторн утроил усилия, Кассандра заметно побледнела, но держала удар.

А через секунду земля дрогнула.

Маэстус не стал мелочиться и поднял сразу всё кладбище. Не бережно, чтобы расспросить духов, а обычным некромантским способом — грубо и эффективно. В ноги архиерея, его громилы и подоспевших служителей Ордена вцепились руки, что вырвались из могил — полуразложившиеся и вовсе лишённые плоти. Несколько монахов рухнули на землю и при попытке встать с них слетели капюшоны и маски. С запоздалым ужасом я понял, что все они носили одно лицо. Более молодую версию лица Бальтазара Спелторна.

За следующую минуту маленькое кладбище превратилось в настоящую бойню, где живые и мёртвые рвали друг друга на куски. Если эти «монахи» вообще когда-либо были живы. На нас с Кассандрой и Маэстусом навалились по трое, нанося быстрые удары с двух рук бритвенно-острыми ножами. Один из моих тут же отвалился с дырой в животе, куда попал «Коготь феникса», но остальные за несколько секунд свалили меня на землю и просадили до «Крепкого орешка». Им не удалось развить успех — свистнувшая в воздухе коса оставила одного без головы, а второго без обеих рук.

Молодой некромант надвинул маску черепа, поудобнее ухватился за своё грозное оружие и шагнул сквозь тень за спину архиерея. Он почти успел нанести удар, но великан рядом оказался быстрее, отбросив Маэстуса в сторону. Теперь уже я встал и двинулся вперёд, морщась от боли, но собираясь призвать на помощь Нэсс и наконец добраться до тощей груди инквизитора не обычным кинжалом, а «Когтем». В мою руку кто-то вцепился мёртвой хваткой, и я повернулся, готовый сжечь любого, кто попробует мне помешать.

— Надо… уходить, — прошептала Кассандра Зервас, еле переводя дыхание. Теневой барьер и новые враги отняли у неё на удивление много сил. — Пока… он купил для нас время.

— Я не брошу его, — выпалил я, пытаясь вырвать руку из руки наставницы. — Я не дам ему снова погибнуть!

Её хватка стала лишь сильнее.

— Это важнее, чем он, ты или я. Важнее всего на свете. Маэстус это знает. Помоги мне, мой дорогой. Прошу тебя.

Скрипнув зубами так, что те протестующе заныли, я бросил последний взгляд туда, где Маэстус превратился в живой вихрь, обрубая косой кровавые снаряды Спелторна. Остальные «монахи» отбивались от армии мёртвых, больше не обращая на нас внимания.

Взяв Кассандру под руку, я кивнул, и она кивнула в ответ. Мы вместе шагнули сквозь тень — сначала до ограды, затем через неё. На этом мои «заряды» заклинания были исчерпаны, и мы пошли пешком, пока за деревьями не стих шум битвы. Я не знал, как далеко мы должны были уйти, чтобы инквизитор, превышающий Кассандру по уровню, не смог нас почуять. От Аккома в своё время спастись было почти невозможно, но если наставница умеет заметать следы…

— Слушай внимательно, — сказала она, не останавливаясь и не отпуская моей руки. — Ищи Церковь Спокойствия. Это храм…

— Я знаю.

— Хорошо. Тебе нужна та, что не была осквернена — их осталось совсем мало. Принеси туда послание от Сердца мира.

— Послание? Какое по…

— Молчи. Принеси послание, и тебя пропустят. «Ибо лишь посланник имеет право войти в Обитель и пребывать в сиянии, покуда не получит ответа».

— Обитель? — спросил я, невзирая на приказ молчать.

— Обитель старых богов. То, что от неё осталось. Там, где обезумевшие и жаждущие мести держат нашу надежду.

Даже если бы я не потерял на секунду дар речи, я бы не успел спросить ничего больше. Ночной лес взорвался тысячами щепок, когда кровавые нити пробили насквозь все деревья вокруг, отрезая нас от остального мира. Бальтазару Спелторну потребовалось не более десяти минут, чтобы разобраться с задержкой и настигнуть беглецов.

Я всмотрелся в его лицо, пытаясь найти там хоть намёк на исход предыдущего боя. Безуспешно.

— Ты его убил? — глухо спросил я напрямую.

— Некроманта? — слегка удивился он. — Нет, он оказался слишком вёртким. Успел уйти.

Погасшее Солнце на этот раз не обожгло мне палец — инквизитор говорил правду. Я не смог избежать волны накатившего облегчения. Маэстус выжил и не попал в плен, что само по себе дарило надежду.

— Это не столь важно, — продолжил архиерей. — Мне нужны были только вы двое. Наставница и ученик. Я сразу понял, госпожа Зервас, что вас так просто не разбудишь, но ответ ко мне пришёл сам, несколько дней назад.

— Чего ты хочешь, Спелторн? — спросила Кассандра так же надменно, как всегда, но от меня не укрылось её более вежливое обращение.

— Сотрудничества, — кажется, это слово далось ему нелегко. Ещё бы, сам укорял Аккома в нарушении их драгоценного Кодекса, и сам же делает то же самое. — Не вполне равноценного, боюсь,