человек и корабль. Оказавшись на плаву, они обнаружили, что её отношение к ним вновь становится таким, как отношение королевы к рабам; но прежде чем она смогла произнести эти слова, Холот бросил её в море, чтобы она плыла, куда сможет, но она не смогла.

Он знал достаточно её слов, чтобы остальные признали его силу. Таким образом, Холот стал предводителем шайки пиратов, курсирующих возле Лелили в ожидании следующего корабля женщин, спасающихся бегством, чтобы обменять сокровища на еду. Месяцами он наблюдал, как мужчины привязывают женщин к палубе и насилуют их, избивают, калечат, бросают истекающих кровью в трюм или в море по своей прихоти; Холот видел, как женщины пытаются не кричать. Наконец, он не выдержал и велел своим спутникам плыть к берегу Таббе, за которым находился Гоам. Он сам приплыл к берегу с добычей, которой хватило на еду и коня. Даже там ему пришлось убить двух гребцов, которые заставили бы его замолчать, чтобы он не выдал их; и к своему ещё большему отвращению, он почувствовал, как в нём поднимается боевой экстаз, прежде чем погрузиться в депрессию. Он смотрел, как обуглившийся корабль исчезает в лучах солнца на горизонте. Затем он отправился в Гоам.

Холот взобрался на последнюю дюну и осмотрелся. За полосой песка метров в сто шириной он увидел сад. Надежды Холота тотчас же подтвердились: высокие сочленённые стволы, растительность между ними, обилие цветов — всё было аккуратно рассажено и явно ухожено. Размер сада составлял примерно милю в диаметре, неутомимый голос, казалось, пытался напеть какую-то мелодию; за ним маячила другая музыка, медленная, как безветренное небо.

Боль коснулась плеча Холота, пока он размышлял с чего начать. Он захромал вниз по дюне. В его голове осторожно кружились мысли об обитателях этого сада. Без сомнения они были потомками народа Гоама, а не изначальными магами. Холот вздрогнул от этой мысли. Конечно, они могли бы найти для него место. И естественно, они могли бы помочь ему быть сдержанным, чтобы его действия не вызвали волну непредвиденного вреда. Холот вошёл в сад.

Густая жара и запахи окутали его, разноцветье ослепило его глаза, зазвучала музыка, новые мелодии вышли на первый план, окружая Холота. Он остановился в замешательстве, ожидая, пока его чувства успокоятся. Вокруг него блестели огромные полупрозрачные листья, похожие на крылья; сок внезапно потёк по их венам. Над ними лепестки складывались и свисали, как языки, розовые, зелёные, оранжевые, испещрённые пятнами сажи или снега. Над остальными возвышались стволы, каждый сегмент которых был увешан перламутровыми плодами, а на верхушке каждого дерева находился последний бутон, очищенный от кожуры. За всем этим слышалась музыка, постоянно меняясь, пока уши Холота приспосабливались к ней.

Теперь он уже не был так пьян, как раньше, и стал углубляться в сад. Почва немного прогнулась под его ногами. Ветка коснулась его плеча, вызвав боль. Холот сердито покачал головой. Если бы он продолжил жить как пират или занимался бы чем-то подобным, он, без сомнения, выиграл бы те знаки отличия, что он видел у ворот Фодоула: розовые обрубки рук и ног, сухие пустые глазницы, которые горестно или льстиво взирали на всех, кто проходил мимо. Холот был уверен, что по ту сторону боли нет ничего, кроме боли. И всё же, несмотря на уверенность в том, что именно эти мысли привели его к Гоаму, чувства Холота теперь, казалось, были связаны с ниспровержением старика в таверне. Он знал, что его сага была в прошлом, и её изменили ещё до того, как старик рассказал ему легенду о городе. Холот вытер пот со лба. Именно жара сбивала его с толку, жара и звуки. Его слова находились в безопасности. Он сам был своими словами.

И всё же, если эти слова наполнили его силой в таверне, почему он должен отказаться цели, к которой они вели? Холот огляделся, пытаясь отвлечься от мыслей о жаре, и заметил цепочку следов. Они шли между двумя рядами стволов, параллельно тропинке, по которой пробирался Холот. Его плечо ныло, но он направился по следам, вглядываясь в цветок, что был сотней крошечных цветков, собравшихся в гигантскую репродукцию самих себя.

Музыка и голос двигались вместе с Холотом. Он думал, что знает почему: оркестр должен находиться в центре сада, как церемониальный оркестр Фодоула, который было слышно даже у городских ворот. Холот двигался параллельно центру сада, а значит, и источнику музыки. Он цеплялся за ощущение своего первоначального направления, потому что с каждым шагом новый узор тропинок вставал на свои места, расходясь от него в разные стороны.

Хотя музыка, казалось, окружала его, Холот не мог различить инструменты с какой-либо уверенностью. Там была медленная музыка, похожая на безмятежные облака, восходящая тема, которая могла быть трубами, нежные струноподобные тона, сквозь которые внезапно проносились гармонии, постепенный расцвет чего-то вроде ветра среди деревьев. Всё это давило на Холота и беспокоило его, он слышал постоянный беззвучный крик. На его фоне сад казался неестественно безмолвным.

Холот присмотрелся к следам на тропинке. Это были следы босых ног, отпечатавшиеся в земле, такие чёткие, что был виден изгиб каждого пальца. Тонкая щетина травы окружала следы, но внутри них ничего не росло. Холот обернулся, нахмурился и вздрогнул, увидев дорогу, по которой пришёл. Его собственные следы были вмурованы в землю и прекрасно сохранились. Инстинктивно он понял, что его песни останутся здесь и станут частью сада. Теперь он знал, что здесь есть магия.

Холот провёл рукой по лбу, отгоняя уколы беспокойства. Здесь становится теплее, подумал он. В глубине сада, где он находился, жара казалась почти сплошной. Листья и цветы густо блестели, словно покрытые испариной. Вокруг них не было насекомых. Возможно, они умерли от жары, подумал Холот, кривя губы, и тут же понял кое-что ещё. Он не только не слышал жужжания насекомых, но и не слышал шелеста листвы с тех пор, как вошёл в сад.

Внезапно его ухо оказалось вблизи зелёного цветка. И тут же на Холота обрушился поток лесного ветра, заслонив собой всю остальную музыку с её разросшейся гроздью округлых ровных тонов. Холот наклонился ниже, к листьям, и бледный унисон струн поплыл к нему, неся свои внезапно рвущиеся гармонии. Он подбежал к стволу и услышал, как зазвучала медная мелодия, тихая и постепенно поднимающаяся до тонкой ровной ноты, которая незаметно слилась с новым вступлением. А сама земля излучала медленную, почти неслышную музыку, которую Холот впервые услышал с края дюны.

Он всё ещё стоял, наклонившись, когда между стволами показалась