Шрифт:
Закладка:
– А вы что думали? – смеясь, спросила она. Она была красивой, как я выяснила. Молодой и сияющей. Совсем не такой, как можно было предположить по ее голосу. – Что я буду пытать вас и кромсать на куски? Я не настолько кровожадна, как выгляжу. – На самом деле она вовсе не выглядела кровожадной. Она была почти прелестна. С тонкими пальцами, украшенными кольцами. С длинными темными волосами и серебристо-серыми глазами. В трактире вряд ли можно было догадаться об этом при скудном свете.
– Проклятье, – прошептал Элиа, когда взглянул на нее. – Я же знаю тебя. Ты та… с фестиваля танцев. Девушка, которую я вытащил на сцену.
Медная жительница невозмутимо пожала плечами.
– А ты – грязный стэндлер. А если точнее, наследник, которого будут разыскивать, если сделаешь еще один шаг по земле Медного города. Мой брат будет рад услышать, что ты у меня. Потому что по вам очень скучают.
– Скучают? – испуганно спросила я, почувствовав, как на моем лбу выступил пот. Она гневно кивнула и указала на нас кинжалом.
– Должно быть, это судьба, что вы прибежали ко мне в объятия. Судьба или глупость.
«Или и то и другое», – подумала я, беспомощно посмотрев на Элиа, пытающегося пронзить медную жительницу своими взглядами. Однако ее это, казалось, не беспокоило. Она с презрением посмотрела на нас. С таким презрением, что я сразу представила, на чьей стороне ее брат. Он выдаст нас.
– Предупреждаю тебя, медная, – прорычал Элиа, указав на меня. – У нее есть сельтерские способности, и она порежет тебя на куски.
– Ох, – театрально ухмыляясь, произнесла она. – Тогда вперед! Не терпится увидеть. – Но я не могла пошевелиться. Ничего не сработало.
– Хорошая попытка. А я почти поверила тебе.
Смеясь, она снова пожала плечами и с громким стуком захлопнула дверь.
– Я убью ее, – прорычал Элиа.
Я надеялась, что он когда-нибудь прекратит разбрасываться пустыми обещаниями.
Эрик
Он стоял передо мной. Горло передавлено веревкой. Точно таким же, каким его нашли у кровати. Каким нашла его Айделина, когда хотела принести ему завтрак, как и каждое утро до этого. Он смотрел на меня сверху вниз. Осуждал меня. Осуждал за чувства к женщине, которая скоро будет принадлежать моему брату. Я знал это. Ему не нужно было показывать это мне своими взглядами. Я просто избегал их и притворялся спящим. Его глаза – копия глаз брата. Сколько раз я игнорировал их, когда шел по коридору прошлого. Как и в коридоре настоящего, где восседал мой брат. Теперь он стоял здесь, словно хотел отругать меня. Так же, как когда-то ругал Люциуса и меня за каждый маленький проступок.
– Ты совершаешь ошибку, солдат. Огромную ошибку. – Я распахнул глаза.
– Тебе должно быть все равно. Это моя жизнь.
– Ты думаешь, что знаешь своих врагов? Что видишь их насквозь, да? Должен разочаровать тебя, капитан. Ты, кажется, больше не хозяин положения. – Я сжал руки в кулаки и посмотрел в его бледное лицо. На вены, что вздулись на его висках.
На округлившиеся глаза. «Его смерть была такой недостойной», – подумал я. Раньше у него была прочная кожа. Кожа из стали.
– Подумай, капитан. Кем могут быть твои враги?
– Если говоришь о Софии, то ты ошибаешься.
Он покачал головой.
– Ты всегда задавался вопросом почему, Эрик.
– Почему что?
– Почему… – его голос превратился в эхо. Скоро мой сон развеется. Растворится в тумане. Взорвется.
Я встал перед ним и раскрыл рот.
– Почему ты был таким подлым трусом?
– Почему… – И он растворился.
За ним открылось море тел. Все они направили на меня свои остекленевшие глаза. Повысили голоса. Бормотали что-то, чего я не понимал. Перед ними постепенно формировался силуэт. Женщина повернулась ко мне спиной. Только тогда я заметил, что люди смотрели на нее. Что она говорила с ними. София! Я подбежал к ней. Но и она растворилась, когда я наткнулся на обезглавленного человека. Задыхаясь, прижал руку ко рту. Она была залита кровью. И чуть не задушила меня этим.
– София, – горло подвело меня.
А затем я услышал голос. Такой пронзительный, словно прозвучал рядом со мной:
– Это о твоем отце…
Джон! Я повернулся и уткнулся головой в деревянный каркас кровати. Пот струился по моему лбу, спускаясь к щекам, к рубашке, где он собирался. Я потер глаза, наблюдая за мутным светом, пробивающемся через шторы. Мое сердце стучало в голове, и я откинулся на подушку. Я давно его не видел. То, что он должен был появиться именно в костюме смерти, не облегчало ситуацию. Я успешно вытеснил мысли о нем. Однако с тех пор, как София вошла в мою жизнь, все изменилось. Как будто она могла заглянуть в мою душу и исследовать каждую запутанную часть меня. Это вселяло страх. Страх пострадать. Я ненавидел проявлять слабость.
Слабость часто определяла разницу между жизнью и смертью.
Я ненавидел своего отца за то, что он сделал. И вопрос «Почему» долго обжигал мой язык.
Почему он, черт возьми, повесился? По какой причине он покончил с собой? Ответов не было. Он отказывал мне в этом. А я думал, что у нас нет секретов друг от друга.
Я повернулся и снял через голову промокшую рубашку.
Джон!
Вчера он выглядел взволнованно. Он хотел что-то рассказать. И поскольку он сообщил, что речь шла об отце, поэтому тот и приснился мне сейчас. Теперь, когда у меня на уме должно быть другое. Это так легкомысленно с моей стороны. Любое чувство. Каждый такой запретный поцелуй. Я бы с удовольствием ударил себя кулаком в подбородок. Я заслужил все это.
Быстро оделся и убрал влажные волосы со лба.
На чувства теперь не было времени. Я должен поговорить с ним до своего появления на заседании совета.
К черту все. Сегодня снова был вторник.
Я оказался перед библиотекой, которую охраняли два крепких стражника в серебряных масках, позволившие мне пройти после безмолвного приветствия.
Джон, казалось, жил в библиотеке. С тех пор как себя помню, он метался среди книг, листов и чернил, которые охранял, словно сокровище. И даже сейчас он сидел, согнув спину, над текстом, освещенным почти догоревшей свечой. В эту секунду она наконец потухла, оставив после себя темно-серый туман, который клубился вокруг запыленного библиотекаря, начавшего сильно храпеть. Должно быть, он просидел половину ночи над историями и так и заснул. С радостной улыбкой я отметил, что некоторые вещи, вероятно, никогда не изменятся.
Лишь короткая часть воспоминаний из детства. Поблекшая картина, когда мне бросилась в глаза книга, на которой он спал.
