class="p1">Она сказала, что никто их не заставлял, но если в какой семье нашелся бы мужчина, не пожелавший служить, женщинам из этой семьи было бы стыдно показываться на глаза соседкам. Все мужчины Сиронами славились своей отвагой, у них в деревне трусливого отребья никогда не водилось.

Речь Дохэ то и дело прерывалась, говорила она медленно, но все равно намного лучше, чем во время их первой встречи: незнакомый человек с одного раза понял бы уже процентов восемьдесят или семьдесят.

Вино мягкой шелковой лентой парило в животе Сяо Пэна. Свивалось в кольца и поднималось вверх, закручиваясь в голове неторопливым нежным водоворотом. Как это чудесно. Он взглянул на Дохэ и заметил, что в ее глазах, в ее голове тоже крутится вишневый водоворот.

Дочь врага. Вспомни, как японские сержанты в кино истребляют китайский народ. Среди тех тысяч, десятков тысяч погибших могли быть и твои родители, и деде бабкой, им просто повезло больше, чем убитым.

Вишневые губы Дохэ должны вкушать одни лишь поцелуи. Как нежны эти губы, как сладостны, они сами и есть — поцелуй.

Он наклонился к ней и поцеловал эти губы, перебродившие в вино. Все быстрее, быстрее крутился в голове шелковый водоворот.

Ее рука пробралась к нему под рубашку, холодная ладонь легла в ложбинку между шеей и плечом. Сяо Пэн подумал, что лучше бы это была не ладонь, а нож — смерть придет и не оставит выбора. А если смерть его не возьмет, Сяо Пэн перехватит нож и не оставит выбора Дохэ.

Ее ладонь, словно мягкий клинок, скользила по голой шее Сяо Пэна. Это знак? Она хочет, чтобы он расстегнул рубашку? Его переполняло пылкое желание, подумал: да пошло оно все к черту! И подмял ее под себя.

Дахай, Чжан Те, ушел жить в штаб Сяо Пэна и порвал со своей семьей. Скоро в жилкомитет придет письмо из Дунбэя, которое докажет, что Дохэ на самом деле японская гадина. Японская гадина пряталась в семье Чжан двадцать с лишним лет, и чем же она все это время занималась? Чжан Цзянь и Сяохуань не дураки, они не скажут, что Дохэ жила с ними двадцать лет, рожая и воспитывая детей. Они не смогут так сказать, иначе жизнь детей будет разрушена. Они скажут, что Чжаны купили тогда японку из жалости, взяли ее в дом как рабочую силу, чтобы лепила угольные брикеты, носила воду, мела станцию… И все? Тогда зачем привезли ее на юг, почему скрывали от всех вокруг, кто она такая? Неужели вы потащили ее за несколько тысяч ли, только чтобы спрятать? Укрыли эту японку в городе, построенном вокруг военного металлургического комбината, просто чтобы она стирала, гладила, скребла пол и зарабатывала немного денег на заводе? Большая часть стали, что выпускается на металлургическом комбинате, идет на великие нужды, на такие великие нужды, о которых никто даже спросить не смеет. А эта гадина пробралась на завод, отработала там несколько лет, и как много донесений она успела за это время состряпать? И какой ущерб нанесла стране?

Когда Сяо Пэн совсем извелся от беспокойства, Дохэ выскользнула из его объятий. К голове пристала травинка, смотрит во все глаза. Он целовал ее не так, по-другому. Она чувствовала, что его будто подменили, что ее целует кто-то другой.

— Что с тобой? — спросил Сяо Пэн.

Дохэ уставилась на него, будто хотела спросить: а что с тобой?

Он подполз к ней чуть ближе. Темнело, дружно гудели комары. Скоро и травы, и цветы накроет тьмой, Сяо Пэн чувствовал, как воронки водоворота в голове стихают, гаснут, а как только они исчезнут, у него уже не хватит смелости насладиться дочерью врага.

Тацуру отползла на шаг назад. Свет — как тогда, на крыше, видно один только силуэт. И силуэт точь-в-точь как на крыше, но кажется, что больше от той ночи ничего не осталось. Она отступила еще на шаг.

Лучше бы я не ходил смотреть тот матч, горько думал Сяо Пэн, не спускался бы в раздевалку к Чжан Те, не слышал его слов. Рано или поздно Чжан Те сказал бы эти слова, но пусть бы это случилось после сегодняшней ночи. Невозможно владеть Дохэ, видя в ней врага. Это скотство и подлость.

Дорогой они молчали. Он высадил Дохэ у перекрестка рядом с домом и смотрел, как она идет одна по освещенной фонарями тропинке. Шажки по-прежнему неуклюжие, смешные, будто полиомиелитом переболела. Какие такие кошмарные злодеяния могла сотворить женщина, которая и ходить толком не умеет? Сердце Сяо Пэна было ранено.

Когда он вернулся в канцелярию ревкома, сердце уже оправилось от раны. Он вызвал к себе Чжан Те, который до сих пор торчал в редакции, вырезая трафареты, и велел рассказать про обстановку в семье с самого его детства, доложить, какие отношения были между отцом, матерью и теткой. Чжан Те сказал, что мать, ссорясь с отцом, говорила, будто тот однажды хотел избавиться от тети, бросил ее на берегу Янцзы, и только спустя месяц тетя насилу смогла вернуться домой. Тогда они с братом были еще грудными младенцами.

Эта темная ночь превращалась в одно большое противоречие, из которого не было выхода. Председатель Пэн не знал, кого он должен уничтожить: Дохэ за то, что она дочь врага, или Чжан Цзяня за то, как он с ней обошелся? И не только с ней, еще и с Сяо Ши.

Сяо Пэн сидел среди глубокой ночи осени 1968 года, сжимая в руках голову, сначала распухшую от вишневого вина, потом сжавшуюся от ночной прохлады. Эх, Сяо Ши, Сяо Ши… С этим шимпанзе они вместе поступили на завод… Сколько веселья и смеха в нем было — Сяо Ши и про стыд забывал, лишь бы рассмешить товарища. Старшая сестра Сяо Ши, провожая его на поезд, будто вверяла Сяохуань и Чжан Цзяню своего ребенка — со слезами на глазах она просила их позаботиться о брате. И что же — Чжан Цзянь пресек род Ши, под корень срубив единственный стебелек. Чжан Цзянь столько лет проработал крановщиком, и ни разу его груз не срывался с крюка, пока внизу не оказался Сяо Ши.

Сяо Пэн жалел, что его не было той ночью в цеху, он толкнул бы друга в сторону.

Как Сяо Ши, который оттащил его тогда с путей.

Перед глазами Сяо Пэна снова и снова вставало, как Сяо Ши заскакивает на рельсы и оттаскивает его. рассеянно бредущего прямо под поезд. Сяо Ши спас