Дайя закатывает глаза.

— Кстати, о преследователях… ты не собираешься рассказать маме о Зеде?

Я бросаю на нее взгляд.

— Это все равно, что спросить, собираюсь ли я рассказать ей о том, как однажды я позволила парню трахнуть меня пальцами посреди концерта.

Она фыркает.

— Да, ладно, ты выиграла. — В ее зеленых глазах мелькает нерешительность, и я знаю, какой вопрос сейчас прозвучит. Я выпрямляю позвоночник, готовясь к нему. — Он больше ничего не сказал о том, чем он зарабатывает на жизнь? Или почему он связан с Марком?

Этот последний вопрос как раз то, почему я не могу сказать ей, кто такой Зед. Он сказал, что никто больше не знает о Марке и о том, чем он на самом деле занимается, кроме нескольких человек, которые ему помогают.

Я качаю головой, отказываясь озвучить свою ложь.

Дайя кивает, принимая мой ответ без раздумий, и чувство вины, живущее во мне, становится почти невыносимым. Я солгала ей в лицо, а она даже не усомнилась в этом.

Она наливает рюмку рома и протягивает ее мне.

— Вот, это поднимет тебе настроение. Предварительная игра перед карнавалом с привидениями — это как закон.

Я принимаю ее и выпиваю ее залпом. Когда я опускаю рюмку, улыбка возвращается на мое лицо. Алкоголь не излечит чувство вины, но, по крайней мере, я больше не злюсь из-за того, что мама назвала меня проституткой. Она фыркает, когда видит мое лицо.

— Как ты думаешь, какими будут дома с привидениями в этом году? — спрашивает она, нанося на веко немного мерцающих коричневых теней.

Она будет выглядеть опасной, когда закончит. Тени подчеркнут ее шалфейно-зеленые глаза до опасного уровня и привлекут всех монстров.

— Я не знаю, всегда трудно угадать. Это как пытаться угадать следующую тему для «Американской истории ужасов».

Дома в «Афере Сатаны» обычно все следуют одной и той же теме. В один год большинство домов с привидениями были устроены как тюрьмы, и в каждом доме нужно было придумать, как сбежать.

До сих пор это одна из моих любимых тем. В том же году Дайя описалась.

Теперь она берет с собой дополнительную одежды, и я каждый раз дразню ее.

— Ты готова? — спрашивает она, в последний раз подкрашивая ресницы тушью.

— Девочка, я родилась готовой. Пойдем пописаем.

— Сука. — Бормочет она, но я едва слышу это за своим злобным гоготом.

Ярмарка Сатаны — одно из моих любимых мест в мире. Ночью ярмарка оживает от смеха, криков ужаса и возбуждения и стонов радости от жареной еды.

Зайти на поле, заполненное домами с привидениями, карнавальными аттракционами и тележками с едой, — все равно что войти в чистую статическую энергию.

Нас с Дайей сразу же затягивает в толпу. Уже пять часов, кромешная тьма, и некоторые из монстров уже начинают просачиваться в толпу.

Мой взгляд зацепился за девушку в костюме сломанной куклы, которая сидела на скамейке и с удовольствием ела сэндвич с сыром «Филли Чизстейк». Я чуть не застонала, от запаха жареного мяса у меня перехватило дыхание.

Я подталкиваю Дайю и указываю на нее.

— Она одета как кукла.

Дайя хмыкает, и мы оба оглядываем дома. Они еще не освещены, но некоторые из них дают понять, какова их тематика.

— Наше детство. — Пробормотала я, заметив кукольный домик под названием «Игровой домик Энни» рядом с домом под названием «Чайная резня». Вход в дом — это огромный плюшевый медведь с отсутствующим глазом, оторванным ухом и кровью, разбрызганной по меху, а в руке у него зажат окровавленный нож.

Это оживляет воспоминания из моего детства, когда я, вместе с миллионами других маленьких девочек, сидела за столом, полным плюшевых животных и пустых чайных чашек.

В этом доме будет не приятное чаепитие, а дом, полный чучел убийц и жутких монстров.

— Это испортит все наши детские воспоминания, не так ли? — заключаю я.

— О да. — Говорит Дайя, ее губы кривятся одновременно от волнения и страха.

Я беру Дайю за руку и веду ее в сторону фургонов с едой. Мы любим сначала поесть, прежде чем к нам пристанут монстры. Это делает неловким, когда корндог запихивают наполовину в мое горло, а жуткий монстр стоит надо мной и дышит мне в затылок.

— Что лучше взять? — спрашиваю я, мои глаза голодно блуждают по бесконечным вариантам.

— Как ты вообще можешь выбирать? — хнычет Дайя, разделяя мою дилемму.

— Мы должны взять, по крайней мере, хот-дог и картофель фри с трюфелями. О! И жареные овощи. О, и может быть…

— Ты не сужаешь выбор, как тебе кажется. — Перебивает Дайя, ее тон сух.

— Ладно, хорошо. Вон та сломанная кукла ест стейк «Филли». Как насчет этого и картошки фри? — спрашиваю я.

— Веди. — Говорит она, выбрасывая руку в нетерпеливом жесте.

Я даже не смеюсь — я отношусь к еде так же серьезно, когда голодна.

К тому времени, когда женщина в фуд-траке передает мне еду, я уже проголодалась и дрожу от желания вонзить зубы во что-то существенное.

Масло шипит на картофеле фри, когда мы запихиваем её в наши нетерпеливые рты, заставляя нас втягивать воздух, когда она обжигает наши языки. И к тому времени, как мы находим свободную скамейку, моя картошка уже съедена, а я сделала несколько восхитительных укусов своего сэндвича.

Дайя еще дальше, чем я — возможно, потому, что она полагалась на меня, чтобы найти место, где можно присесть.

Наконец, я сажусь и запихиваю сэндвич в рот, не обращая внимания на соки, стекающие по подбородку.

Я думаю, здесь ли Зед. Наблюдает за мной, как он обычно делает. Будет ли он отвращен моим отсутствием манер?

Я чертовски надеюсь на это.

Но, опять же, этот урод скажет что-нибудь о том, что ему нравится, когда я грязная, и тогда мне захочется блевануть ему в лицо.

Лгунья.

Как раз когда мы доедаем, дом с привидениями оживает, включается свет, сигнализируя, что гостям пора вставать в очередь.

Мы с Дайей первым делом спешим в «Игровой домик Энни», заняв место недалеко от входа.

Мы прислоняемся к перилам, когда ледяное чувство покалывает у основания моей шеи, спускаясь вниз по позвоночнику. Такое ощущение, что в моей спине сверлят дырки.

— Адди? — раздается голос сзади, и меня тихонько трогают за плечо, как раз когда я собираюсь повернуться.

Мои глаза расширяются, и я оборачиваюсь, сталкиваясь лицом к лицу с Марком.

О, черт меня побери.

— Марк! — удивленно восклицаю я, заставляя себя улыбнуться. Я никогда не умела хорошо