Шрифт:
Закладка:
— Разве ж так можно! — покачала головой Фина.
Телль хотел ей возразить, но Фина опередила его.
— Я не о тебе.
Наутро с этажа донесся голос коменданта. Он выговаривал Роману за то, что тот привел на ночь постороннего человека. Быстро умывшись, Телль шагнул к двери.
— Не ходи, — попросила Фина мужа.
— Пусть знает, — как-то мрачно ответил Телль.
На площадке, кроме коменданта с папкой в руках и загораживавшего дверь в свою квартиру Романа, стояли одетые на улицу пожилые супруги.
— Вы что-нибудь видели? Слышали? — прервав разговор с Романом, повернулся комендант к Теллю.
— Нет, — уверенно парировал тот.
— А вы? — через голову Телля спросил комендант выглянувшую Фину.
— Что? — Фина вытянула шею, чтобы лучше видеть его из-за спины мужа.
— Понятно, — вздохнул комендант, опустив папку.
— Значит, акт составлять не будете? — осторожно поинтересовался Роман.
— В другой раз, — пообещал комендант.
Нажав кнопку лифта, он легонько хлопнул себя по бедру папкой.
Дождавшись, когда комендант зайдет в лифт, Роман обратился к Теллю, ткнув пальцем в сторону пожилых соседей.
— Они сегодня на меня стучат, а завтра напишут донос на вас. Старость свою задницу так прикрывает.
— Все мы будем старыми, — невозмутимо ответил Телль.
Он специально стоял на этаже, пока не разошлись остальные. Пожилые супруги, которые все это время молчали, поехали на лифте после коменданта, а Роман вернулся к себе.
— Это не они, — сказала Фина, когда муж закрыл дверь.
— Ты о чем? — не понял Телль.
— Не старики донесли коменданту.
Фина позвала мужа в комнату, чтобы их не было слышно ни из коридора, ни из соседской спальни.
— С квартирой стариков у него нет общих стен, — объяснила Фина.
— Ну, заметили, может…
Фина покачала головой.
— Не они. Оно им не нужно. Это… — она кивнула на квартиру, жильцов которой никогда не видели.
Фина была довольна мужем. И тем, что он ничего не рассказал коменданту, и тем, как он ответил Роману. А вот Телль переживал из-за своего обмана. Почему он соврал коменданту, понять Телль не мог. Но был уверен: Фина точно сделала бы так.
— Все правильно ты, — зная, что творится сейчас в голове Телля, сказала она. — Жена его и ребенок тут не при чем, а последствия коснутся их тоже. Теперь этот тип хорошо подумает, прежде чем класть на простыни, которые стирает его жена…
Продолжать Фина не стала. Наполнив чайник и поставив его на плиту, она села напротив Телля.
— В детдоме, — глаза ее прищурились, — у нас одна половина были стукачами, а другая половина их била. Воспы хотели, чтобы стучали все.
Особенно доставалось мальчишке, которого все звали Буч. То ли имя у него такое, то ли прозвище, Фина не знала, она была в младшей группе. Воспы секли его ремнем и хворостинами, запирали в чулане, привязывали к стулу, лишали пищи. Однажды из-за Буча, не выдавшего сбежавших в магазин за консервами товарищей, всех старших воспитанников на день оставили без еды. За это вся старшая группа его избила. Даже те, на кого он не донес, участвовали в этом. Потом Буч неделю лежал в изоляторе медпункта. К нему не пришел никто. Кое-как выпустившись из детского дома, Буч исчез. Вспоминая о нем, воспы не сулили ему ничего хорошего. Фина училась последний год, когда Буч явился в детдом. В форме, со значком нацпартии, он почтительно разговаривал с когда-то лупившими его воспами и обнимал таскавшую его за ухо заведующую. Увидев это, Фина от досады чуть не заплакала. Ведь, как и многие воспитанники, она хотела стать похожей на Буча. Даже сейчас Фине было противно вспоминать его в форме.
Налив чай, положив себе с мужем каши, она по старой привычке выглянула в окно.
— Не поймешь, какая погода, — разочарованно произнесла Фина. — Ничего не видно.
На улице, заметив пожилых супругов, Телль, поздоровавшись, шагнул к ним.
— Почему вы не сказали соседу, что это не вы сообщили коменданту про… — Телль поморщился, — бабу?
Старик остановился. Перевесив располневшую от сложенных продуктов сумку из одной руки в другую, он внимательно посмотрел на Телля.
— Пусть знает, что мы тоже что-то можем. Он-то считал, что мы — никудышные старики с деревни. Видите, вы тоже: то просто здоровались с нами, а тут впервые сами подошли и завели разговор.
— Да, — Теллю оставалось лишь согласиться, — вы правы.
Пожилая соседка глядела на него добрыми, усталыми глазами.
— У тебя это не высокомерие. Это недоверие, и оно понятно, — сказала она.
Неловко улыбнувшись, Телль кивнул. Слова женщины, чье имя он до сих пор не знал и даже не догадался спросить у Фины, тронули его. Весь оставшийся путь до дома были перед ним лица этих стариков, выжженные деревенским солнцем, обветренные, изрезанные морщинами. С одной стороны, Телль чувствовал благодарность старикам за их человеческое отношение, с другой — они еще оставались для него малознакомыми, чужими людьми. Телль пытался представить их жизнь — тихую, тяжелую, в которой были только дети и труд. Как они закончат свой век? Что будет с тем из них, кто останется?
Теллю, всегда переживавшему только за близких людей, думавшему и заботившемуся только о них, впервые стало жаль кого-то другого, кого-то со стороны.
— Что с тобой? — спросила Фина мужа, когда тот зашел в квартиру.
Отодвинув занавеску на кухне, чтобы посмотреть — не идут ли внизу пожилые супруги, Телль рассказал о встрече с ними.
— Мы раньше с тобой не такими были. До тех пор, пока не перебрались сюда. Там, — Телль показал в сторону, где остался их дом, — мы годами не знали, кто живет рядом. Даже не задумывались об этом, не интересовались. Видели и видели — все. А теперь в нашей жизни появились другие люди. Мы говорим о них, думаем, нам даже больно за них.
— Раньше у нас был сын.
Другого ответа Фина и не нашла бы. Телль — тоже.
Чистка
После того, как Нацвещание показало занятие Нацлидера гимнастикой, она пришла в каждый дом. Вместе с размахивающими с экрана руками и ногами чемпионами ее теперь по утрам должны были делать все. За отлынивавшими жильцами следили коменданты, акты с предупреждениями выходившим на работу или учебу до того, как заканчивалась трансляция гимнастики, сыпались один за другим. Нововведение не могло сразу вписаться в привычный ритм жизни людей, обернувшись массовыми опозданиями. Пока доктора и
