Шрифт:
Закладка:
К четырнадцатилетию Мирко приближался, ощущая себя сильным как бык, полным тепла и цветущего счастья, хотя осень сулила что-то другое. Одним утром его во дворе встретила не Даника. И не вдова. Ах, если бы то была просто вдова! Нет, тем туманным утром ему навстречу вышел мужчина. Может, это был просто работник, но вышел он не из амбара. Он стоял в дверях кухни Даники.
Огромный мужчина.
– Доброе утро. Мы сейчас пойдем в поле вместе, – сказал незнакомец, склоняя голову и выходя на ступеньку. Голос был настолько глубок, насколько сам он высок. Он пошел по гравию, и Мирко ощущал его поступь у себя под ногами.
Мирко не ответил. Он просто уставился на мужчину.
Рукава рубашки у него были закатаны до локтей, ткань на мускулах чуть не лопалась. Предплечья были широкие и обожженные солнцем, кисти невероятных размеров. Наполовину расстегнутая рубашка открывала густо заросшую грудь.
Мужчина застегнул штаны и надел подтяжки. Потом плюнул в гравий.
– Даника говорит, ты очень хорошо работаешь. Она скоро подойдет. Только встала.
Он говорил все это, не глядя на Мирко. Осматривался. Прищуривался, ориентируясь. Наверное, он раньше не видел фермы при свете дня, подумалось Мирко.
Откуда он взялся? Брат Мирко обмолвился как-то, что «эта Даника» иногда ходит в кабак в городе и, по слухам, не сторонится ни выпивки, ни мужского пола. Мирко не верил ни единому слову. Его брат просто хотел выставить себя в новом свете, будто он что-то знал! Мирко не стал даже расспрашивать, в основном чтобы не раскрыть свой интерес к их соседке, но еще и из страха ошибиться. На самом деле он сделал все, что мог, чтобы забыть слова брата. Теперь он ощутил сухость в горле и странную слабость в теле.
Незнакомец выглядел так, словно легко мог в одиночку вспахать всю долину. Теперь он потирал руки и поглядывал на амбар.
– Ну что, за работу. У меня есть пара часов, потом мне надо идти на лесопильню, – он помахал Мирко, чтобы тот шел следом, и широкими шагами пересек двор.
Мирко нехотя пошел следом. За кухонным окном он заметил вдову, уставившуюся в темноту.
– Сладкая девка оказалась, – донеслось бормотание мужчины.
Мирко словно шел за животным. Большим ворчащим зверем.
Мужчина открыл дверь амбара, обернулся и поймал взгляд Мирко.
– Что за женщина! Между нами, я никогда такой не встречал, а я их немало перепробовал. – Глаза у него были темные, почти черные. – Ну, Марко… ты же Марко? Небось, еще слишком юн, чтобы что-то в этом понимать?
Он подмигнул.
Мирко по-прежнему ничего не мог ответить, только разевал рот. Тогда мужчина довольно усмехнулся и положил тяжелую руку ему на плечо.
– Ах, ты еще узнаешь, что тебя ждет. В один прекрасный день, мой друг… Прекрасный день.
Он повернулся и зашел в амбар.
Мужчину звали Карл. Он остался.
После того, как на горизонте появился Карл, все превратилось в сплошную боль. И все равно Мирко не мог не ходить к ферме Даники на рассвете, даже в те дни, когда его там не ждали. К счастью, ей по-прежнему требовалась его помощь несколько дней в неделю, поскольку Карл работал на лесопильне и большую часть дня его не было дома.
– Тебе правда надо уходить в такую рань? – спросила как-то мама Мирко. Над горами еще только забрезжила тонкая полоска света, и мать зашла на кухню как раз в тот момент, когда он собирался уходить. – И так часто?
Мирко неловко улыбнулся и медленно кивнул.
Мама покачала головой:
– Да уж, ты всегда был крайне ответственным, Мирко. На тебя можно положиться. Надежный парень. Я каждый день благодарю Господа за тебя.
Мирко поспешил уйти, не поднимая глаз от пола. Она не знала, что он уже несколько дней прогуливает школу. Учительница думала, у него тетя заболела. Мирко уже много лет не видел своей тети. И раньше никогда не лгал.
Девятая заповедь[2].
От одной этой мысли у него болел живот. Но ведь тетя и правда могла заболеть? А тогда это уже не совсем ложь.
Утро за утром он пробирался в кустарник и смотрел, как луч света освещает колокол на углу хлева. И скамейку, на которой раньше сидела Даника. Больше она туда ни разу не приходила, но он все равно ждал.
Карл всегда выходил первым. Как правило, голый, с растрепанными отросшими темными волосами. Он обычно шел в туалет, сидел там с открытой дверью и смотрел на горы. Иногда стоял и писал прямо на траву, насвистывая что-то солнцу. Тело Карла производило впечатление: у него все казалось больше, длиннее, темнее и шире, чем у других мужчин. Впрочем, было одно исключение, заметил Мирко. Кое-что уже у Мирко выросло чуть больше, чем у Карла. Поэтому, наблюдая, как Карл писает, он вместе с беспомощностью ощущал тайную радость.
Чуть позже выходила Даника. Всегда босая, в белой ночной сорочке. Даже издалека Мирко мог разглядеть, как грудь проступает сквозь ткань. Она тоже не закрывала дверь, сидя в уборной. Она – картина в раме, думалось ему. Немного напоминала ту, что висит у них в гостиной. Только без младенца Иисуса.
Наконец выходила вдова в своем черно-сером одеянии. Мирко гадал, уж не спит ли она в нем же. По-видимому, она срослась со своим горем, стала такой же черно-серой и под одеждой. Даника рассказывала Мирко, что ее мама уже полностью оглохла. У нее все не очень хорошо, сказала она. Мирко должен был снисходительно отнестись к старушке, если та казалась слишком строгой.
Мирко отнесся по-доброму. Он готов был выполнить любую просьбу Даники. С Карлом было тяжелее. Когда Карл помогал ему с тяжелой работой, он раздавал приказы, и Мирко не имел ни малейшего желания повиноваться. Он не против был сделать то, что ему велели. Но он не хотел делать это по приказу Карла. И все равно делал, потому что в конце концов это тоже было ради Даники.
Одним ранним утром, еще до того, как Карл появился, Мирко послышался крик Даники. Он толком не расслышал, звук был сдавленный. Но все же это был крик. Не испуганный, скорее умоляющий,
