Захотелось коньяка. Ха-ха, «Метаксы» подпольного розлива. Работа мне предстояла колоссальная. Итак, начнем!

Вванной меня сменила Наташа, яотправился вкухню, где мама замерла уплиты ипосыпала омлет укропом. Вспомнилось, что яйца впоселке были своеобразной валютой, яйцами расплачивались зауслуги, меняли надругую еду. Мама умела шить, исоседи изчастных домов, которые держали кур исвиней, сней расплачивались едой.

Глаза умамы были красные, потому япридержал предложение больше нас вшколу несобирать, сел застол. Она потянулась ктарелке, положила мне кусок омлета, налила чай ипоставила настол.

— Спасибо, мамуля,— проговорил я, прикончил омлет ипринялся мыть оставленную свечера гору посуды.

Специальное средство было, видимо, вдефиците, иясправлялся содой. Мое усердие мама оценила по-своему. Когда изванной пришла Наташка, кивнула наменя.

— Посмотри, какой Павлик молодец! Вот что, тебе трудно было помыть посуду свечера? Тытак обнаглела, что изасобой неубираешь!

Эх, мама, нучто тытворишь!

Яскрипнул зубами ипромолчал. Протер посуду полотенцем ипоймал взгляд Наташи, полный осуждения. Теперь она будет думать, что я, как Борька, подлизываюсь, чтобы заслужить похвалу.

— Наташа предложила делать это поочереди,— сказал я, подчеркивая, кто именно молодец.— Сегодня просто ядежурный покухне. Спасибо, мама, тыможешь идти спать, дальше мысправимся сами.

Вместо того, чтобы поблагодарить, она сухо кивнула. Придется долго имонотонно объяснять, но, естественно, несейчас.

— Подождешь меня?— долетело вспину, когда ясобрался выходить, яобернулся икивнул Наташке.

Позорную дедову рубаху янадевать нестал. Натянул серую отцовскую футболку, что онбросил настуле. Онрастолстел (нуашутки-ли надве семьи жить ивдва горла жрать?) ибольше еененосил. Накинул ветровку спортивного костюма, натянул перешитые жедедовы брюки. Пугало огородное, картина маслом. Ноничего, сейчас все такие.

Полестнице мысбегали вместе ссестрой. Наташка косилась сподозрением, ауже наулице сказала:

— Янезнаю, кто ты, откуда столько про нас знаешь, нотыточно немой брат.

— Тыошибаешься. Ятвой брат иесть,— честно ответил я.

— Вот только ненадо мне лапшу науши вешать, а⁈ Тыговоришь по-другому, ходишь по-другому. Тыпрямой теперь, аеще вчера сутра горбился. Тыкак будто совсем взрослый!

— Тыправда хочешь знать правду?— спросил я, останавливаясь.

Она тоже остановилась изакивала, вцепившись всумку. Наеелице читался страх.

— Меня зовут Павел Романович Мартынов,— отчеканил я.— Мне сорок шесть лет. Вдве тысячи двадцать пятом мывсе умерли, потому что началась ядерная война. Яумер. Номоя душа вернулась всвое молодое тело. Вот так. Другой правды уменя для тебя нет.

— Гонишь?— жалобно спросила она.

— Есть более удобный вариант: мне надоело быть лохом, меня ударили поголове, там шарики зашли заролики, ияизменился. Выбирай любой.

— Второй мне нравится больше,— сказала она ипотопала костановке.— Слушай, аутебя билет наавтобус есть? Дашь? Тыжеихвсе равно склеиваешь, анепокупаешь.

Компостерами никто непользовался. Билеты продавались уводителя, вкаждом автобусе был контролер, гроза ивраг всех зайцев, который тебилетики надрывал. Чтобы сэкономить, ядома аккуратно ихсклеивал, нанося иглой тонкий слой клея. Анасэкономленные деньги покупал себе кассеты нарынке.

Ямолча дал сестре парочку билетов. Она посмотрела через них насвет.

— Круто! Тыпрям этот…

— Аферист-фальшивомонетчик.

Дошколы было ехать чуть больше километра— две остановки. Наташка экономила иначе: ходила вшколу пешком, анакарманные деньги покупала сигареты.

Наостановке кишели люди: иразновозрастные школьники, ивзрослые, едущие наработу вгород. Мыостановились наобочине, немного недоходя доскопления народа. Наташка усиленно думала, морщила лоб инаконец невыдержала.

— Асомной что там стало? Ну, вбудущем? Дотого, как мывсе умерли.

Правду яговорил нестал. Помня, как ейнравилось танцевать икакая она пластичная, ясказал:

— Осенью тызапишешься натанцы вгород. Преуспеешь. Поступишь нафизическую культуру вКраснодар, ноработать учителем физкультуры непойдешь, поедешь вМоскву иоткроешь свою школу танцев. Сначала будешь сама вести занятия, потом наймешь людей. Купишь себе иномарку…

— Прям иномарку?— радостно воскликнула она.

— Да. Нонесразу, конечно. Сразу тебе будет трудно, как ивсем нам.

— Круто! Нет, все-таки мне первый вариант, про ядерную войну, больше нравится. Аянарынок идти хотела работать, ну, или вТурцию гонять. Или— устроиться вмагазин насыпучку.

— Почти все рынки закроют,— сказал я.— Авмагазине будут работать только те, кто ничему ненаучился. Иполучать будут очень мало.

— Пфф, глупости. Придумал тоже— рынки закроют,— фыркнула она. Подумала немного ипродолжила:— АВлад? Мыпоженимся?

— Нет. Современем тыего возненавидишь, потому что он… трус ипредатель,— неудержался я.

— Иди ты!— обиделась Наташка.— Наплел тоже мне.

Наостановку пришла ееподруга, Вичка Плечко, иНаташка убежала. Яостался один иощутил тусамую неловкость, оставшуюся издетства: словно ячужой встае, икак только это поймут, меня сожрут. Мой единственный друг Илья жил впятиэтажке недалеко отшколы, больше никто сомной, ментенышем, общаться нехотел, это непопонятиям.

Еще одна моя маленькая мечта издетства, помимо видика исвоей комнаты,— день рождения, куда пришло много друзей. Мне хотелось, чтобы меня любили исомной дружили. Мечту явоплотил, когда закончил школу, вдетстве жемой день рождения отмечали дома, икнам приходил Илья, нонадолго незадерживался.

Мне казалось, что сомной все сразу начнут дружить, если уменя появится видик или что-то ценное икрутое. Теперь жепонимаю, что тосамое, ценное,— внутри.

Приехал автобус, собравший пассажиров наконечной, и, вопреки обычаю, янезабился вперед, кстарухам иженщинам, апошел нагармошку, где обычно толклись хулиганы, которых яизбегал.

Сейчас никого изних небыло, если несчитать отмороженных семиклассников, которые лезть комне боялись.

Возле клуба, вцентре поселка, автобус набился под завязку, ияпереместился ближе квыходу, думая отом, что было бынеплохо прихватить ссобой хотя быкухонный нож— вдруг после школы меня будут поджидать гопники? Ничего, янепрежний пугливый подросток. Чаще всего люди чувствуют силу иопасаются связываться, если велика вероятность огрести.

Ивот ястою возле двери автобуса, возвышаясь над мелкотой, теснящейся наступеньках. Смотрю напроплывающие мимо дома изаборы, именя наполняет чувство нереальности происходящего.

Ивот остановка «Школа». Автобус пустеет, мывыходим разношерстным роем. Совсех сторон кшколе тянутся ученики, как муравьи— вмуравейник, тащат впортфелях домашние задания.