Ивот тут нужно непроморгать свой шанс. Наакции порта лучше рот неразевать: там помимо теневого оборота иконтрабанды— наркотрафик. Или если покупать, тонеболее одного процента, чтобы непривлекать внимание.

Меня охватил азарт, яуступил место застолом Борьке, пересел кНаташке, страдающей над литературой, хотел позвать еепоиграть впокер или дурака, норешил неотвлекать. Желудок взревел голодным зверем, ияотправился накухню добывать пропитание.

Обычно мыели все вместе, как иподобает вкрепкой советской семье. Кто непришел или опоздал, тот сам виноват. Если мыприходили вразное время, тообедали поочереди тем, что есть. Абыл обычно блевунчик, как мыего называли,— суп изсизых макарон иочень стремной тушенки, всем этим отцу выдали зарплату. Тушенку мама делила надва раза, амакароны, тоесть рожки… Никогда незабуду, как мывчетвером: мама, я, Наташка иБорис— все воскресенье выковыривали изних черных жучков. Апотом оказалось, что они сами всплывают, если залить рожки водой. Странно, что мывообще выжили натаком питании инеполучили какой-нибудь рахит.

Мама сидела вкухне исмотрела вокно. Наплите пыхтела скороварка, где, очевидно, томился заяц, добытый отцом наохоте. Наобед всегда был условно съедобный суп или борщ, анаужин, когда приходил отец, дичь скартошкой снашего огорода, овощами посезону или теми жемакаронами зимой. Порядки, как вльвином прайде, когда никто неимеет права прикоснуться квкусному ужину, пока ненасытится самец.

— Вспомнил наконец-то, что надо обедать?— спросила она супреком, неглядя наменя.

Яничего неответил, налил блевунчика, через силу запихнул всебя несколько ложек, итут пришел отец. Раньше времени явился, обычно онприходил после семи, атоиввосемь. Сейчас было полшестого. Мать вскочила, засуетилась, отставила скороварку, включила картошку для пюре.

Ятоже усиленно заработал ложкой, чтобы сотцом непересечься инепоцапаться. Нооннеспешил накухню. Мурлыкая под нос, протопал вспальню идолго оттуда невыходил. Яуспел поесть ивернуться вдетскую, когда оннаконец вышел, румяный идовольный, вспортивном костюме испоходным рюкзаком.

Наохоту, что ли, собрался? Так сегодня понедельник, аохотничьи дни среда, пятница ивыходные. Хотя онобычно говорил, что— нарыбалку, априносил зайцев или фазанов— браконьерил.

— Янарыбалку,— крикнул онматери.

Нуда, вот пожалуйста. Хотя если бынебраконьерил, мыбывообще мяса невидели.

Дверь вприхожую незакрывалась, иявидел, как онукрадкой сунул врюкзак… флакон туалетной воды. Это еще что заномер? Будет привлекать запахом самку кабана? Или это унего суперубойный одеколон, который отпугивает комаров?

Или все гораздо проще: папаня наш, альфа, блин, самец, окучивает второй прайд? Вдетстве, увлеченный выживанием, яэтого незамечал ирадовался каждый раз, когда онуходил, потому что его отсутствие обещало спокойный вечер. Значит, семейство будет мирно залипать перед телеком, никто нинакого ненаорет, никто никого неотлупит, ну, может, мама поворчит немного.

Чтобы прояснить догадки, яподсел кНаташке, все так жестрадающей над учебником, ипрошептал:

— Ачто, уотца кто-то есть?

Она вскинула голову, хлопнула глазами недоуменно, потом поняла, очем я, имахнула рукой.

— Анька Лялина, ментовка, помощница его. Все про них знают.

Вот теперь явытаращил глаза. Вспомнил Лику Лялину, грудастую модницу издевятого класса, накоторую заглядывался. Исумка унее крутая, июбка, иобувь неизношенная. Зажмурившись, явыругался так, что Борька, сидящий застолом, вскинул голову, иуши его чуть повернулись внашу сторону.

— Выйдем,— снова предложил я, смекнув, что Борька все-таки невкурсе того, что его папа— ходок, ишестикласснику это знать незачем.

Наташка закатила глаза.

— Нутыкак вчера родился!

Нопослушалась, вышла сомной наулицу.

Нет-нет, это нетареальность, что япомнил! Или все-таки… Да, итогда были эти ночные загулы отца, иногда онпропадал подвое суток, говоря, что надежурстве или охоте, аяневникал. Нет его— ислава богу.

— Лика Лялина— еедочь?— уточнил я.

— Типа да,— вздохнула Наташка.— Имать знает, номолчит, боится, что уйдет.

Яснова выругался. Нам— сизые макароны сжуками, чужой этой девке— модные шмоточки. Нам— подзатыльники иупреки, атам— «принцессочка тымоя».

— Валил быуже кним,— проворчал я, пнул камень.

Ончуть непришиб кошака, крадущегося кмусорному баку. Вспомнился ночной крик мальчика изфильма «Очем говорят мужчины». Мне хотелось так жезаорать.

— Мытогда сголода подохнем,— вздохнула Наташка.

— Неподохнем. Вот посмотришь— неподохнем,— зло бросил я.— Мыбез него так заживем, что все тебе завидовать будут.

Тем более, что жить ему осталось два года.

Когда его убили, янеплакал. Смотрел наего бледное лицо вгробу, знал, что должен скорбеть, нонемог выдавить нислезинки. Угрызался чувством вины— уменя отца убили, надо жхотеть покарать злодеев, новсердце была гулкая пустота, авразуме— мысль, что ядолжен исполнить его последнюю волю истать военным. Так яоткупался отсовести, отвины заравнодушие.

— Ха. Тызнаешь, где зарыт клад?— сгоречью вголосе спросила Наташка.

Янеудержался, постучал пальцем посвоей макушке.

— Здесь. Клад зарыт здесь.