— Я нашла банку, которую хотела открыть, — я показала ему банку — а здесь на полу валялись стружки, я хотела ими сковырнуть крышку, она очень крепко закрыта.

Он посмотрел на банку и на мои руки, всё было в крови.

— Один-ноль в пользу банки. Пошли, в машине есть аптечка. Бобик, пошёл от меня, делай свои дела вон на Ольгу. Ей теперь уже всё равно, вы и пахните теперь с ней одинаково.

Я обработала руки йодом, Илья мне перемотал их бинтом. Потом он достал из салона ножичек и осторожно подцепил крышку. Она открылась, он присвистнул:

— А зачем тебе это?

— А что там?

Он протянул мне банку. Там лежала высохшая маленькая птичка. На лапках её были привязаны две верёвки — одна чёрная, другая — красная.

Я рассказала ему про Павла, про его мать и Валю, про странную картину, про горевшее дерево и про то, как я откопала банку.

— Ну, остальное ты уже знаешь.

— И что ты думаешь про всё это?

— Я только собиралась думать. Я здесь первый день, вечером пойду к Ларисе Николаевне и Вале, понаблюдаю за ними. А пока вот гуляли с Бобиком.

Илья заглянул в склад, походил вокруг него. Я в это время закопала банку рядом со складом, домой я её не решилась взять. Потом мы пошли с Ильёй к одинокому дереву. Дерево, как ни в чём не бывало, стояло, продуваемое всеми полевыми ветрами, и горестно качая поникшими растопыренными ветками.

— Оля, мне кажется, ты впала в транс, отключилась, и это всё произошло только в твоём мозгу. — Сказал Илья, прохаживаясь вокруг дерева и разглядывая под ним землю.

— Но я чувствовала на коже жар от огня! И дерево не просто вспыхнуло, по нему искры запрыгали, снизу вверх. Огонь был яркий, но цвет у него был белый, даже какой-то перламутровый. Но с другой стороны, может, ты и прав. Когда я оглянулась на Бобика, так он, как ни в чём не бывало, бегал у леса. И вот тебе ещё аргумент — все листочки опять зелёные, ничего не опалено. А оно когда горело, листочки обугливались, и падали на землю все в огне. Ничего не понимаю.

— А может и не транс. — Задумчиво сказал Илья и протянул мне чёрный сгоревший лист, который прямо на наших глазах рассыпался в прах и исчез.

Мы несколько секунд, как зачарованные, смотрели на его пустую ладонь.

— Знаешь Оля, давай Дениску завтра после работы прихватишь с собой. Он всё равно от безделья мается. Он хотел, пока каникулы, устроиться на работу, да мать справку ему не сделала. Пока может с тобой тут пожить.

— Ему тут скучно будет, без друзей. Здесь одни алкаши только да старики.

— Так ты ведь здесь не собираешься навсегда поселиться? Вместе тут погуляете. А то от Бобика, как от сторожа, ни фига нет проку. Вон, зад какой отъел. Наверное, опять проголодался. Никчёмная псина, только кроссовки горазд марать.

Никчёмная псина от меня больше не отходила ни на шаг. Мы пошли к машине. Илья довёз нас до дома, напоследок сказав, чтобы я ему позвонила, когда домой вернусь из гостей. Дома я вытерла лужу в коридоре, вымыла свои кроссовки, потом накормила Бобика. Он и в самом деле проголодался. Я достала детские вещи из сумки, положила их в пакет.

Раздался стук в дверь. Я открыла, на пороге стояла баба Маня, в руке держала тарелку с пирожками. Запахло свежей выпечкой и капустой.

— Долго больно гуляли вы с собачонкой! — начала баба Маня, переступая порог — Я подумала, придёшь голодная, а дома, поди, ничего и нет. А в окно вижу, муж, наверно твой приезжал? А что не остался? Не поссорились?

— Нет, это мой брат. У меня на прогулке неприятность случилась. Мы с Бобиком дошли до складов, а меня там закрыл кто-то. Вот и пришлось вызывать Илью.

— Закрыл? Так, наверное, это Терентьев Мишка, кочегар наш. Он только один там всё и шныряет. Не любит, когда кто туда ходит, гоняет, особенно алкашей.

— Он ещё весь в наколках? Возле котельной сидел, когда я к складу прошла.

— Вот-вот. Это он самый и есть.

— Как так он подкрался незаметно? Вроде и не было его там рядом.

— Прятался, может. Он у нас такой, с придурью. Жалко мужика. Он ведь не всегда придурковатым был. А раньше, в молодости, такой красавец был! Все девки местные по нему сохли. В армии отслужил, ПТУ закончил, работал на железной дороге путейцем. Женился на Насте, однокласснице своей. Они со школы дружили, она его с армии дождалась. Свадьбу сыграли. Года три, наверно жили, всё никак детей не могли завести. А потом смотрим, у Насти животик растить начал. Мишка радостный такой ходил, весь светился. Всё с работы бегом бежал домой, и всё ей привозил из города фрукты разные. А Настя девушка серьёзная, с характером была. И держала его в руках, пить-то он не пил. Все его дружки вечером возле магазина толкутся, а они с Настей под ручку и гулять. Потом Настю в город в больницу положили. Долго она лежала, месяца два. Так он каждый день к ней ездил. Она с больницы вернулась уже вот с таким животом. Они в одно время с Ларисой Кузьминой рожать должны были, недели две у них разница в сроках было. А в ту пору у нас здесь не фельдшерский пункт был, а больница. Весь первый этаж занимала на соседней улице. Здесь ведь было производство, ремонтные цеха стояли для железной дороги, народу то много было, рабочие даже из города приезжали. Так вот, пришло время рожать Насте, её в больницу отвезли. И у Ларисы в тот же день ранние схватки начались, её тоже муж отвёл в больницу. А утром стало известно, что у Ларисы мальчик родился, и у Насти тоже мальчик, только на полчаса позже. Да у Насти не выжил, сразу умер. Вот так. Говорили, что у него сердечко отказало. Её выписали на следующий день, она из дома неделю не выходила, всё плакала. Один раз у них окно на кухне было открыто, и я слышала, как Настя плачет и говорит Мишке: «На мне грех, сама от него отказалась», а он прямо в голос рыдал. А потом собралась