Шрифт:
Закладка:
Случилось так, что в следующий раз я увидела тот же дорогой серый костюм со скамьи подсудимых в зале номер восемь суда Олд-Бейли.
2
На следующее утро я сидела за кухонным столом и читала бесплатную местную газету, которую раз в неделю кладут нам в ящик, когда появился муж. Как и я, по утрам он долго раскачивается, поэтому никто из нас не стремится вступать в беседу. Эта одна из особенностей, которые скрепляют длительные союзы, — не родство душ и не интеллектуальное равенство, а то, что за завтраком вы обмениваетесь лишь невразумительным бурчанием и это устраивает обоих.
Он уже успел одеться. Я знала, что сегодня ему рано уходить, и это меня определенно радовало, потому что голова все еще была занята произошедшим в Подземной часовне и последовавшей бессонной ночью. Мне хотелось побыть одной, чтобы спокойно поразмышлять и убедить себя, что я по-прежнему нормальна. Муж вперевалку направился к чайнику и заварил себе чай.
— Тебе долить? — пробормотал он.
Я помотала головой. Он забрал чай наверх. Доски пола на втором этаже скрипели, и я слышала, как он ходит по своему кабинету над кухней, как потом чистит в ванной зубы электрической щеткой. Я знала, что, поднявшись наверх, увижу чашку с остывшим чаем на столе или на раковине рядом с мыльницей. Через десять минут он спустился, заглянул на кухню и наклонился ко мне. Я подняла голову, и он рассеянно поцеловал меня на прощание сухими губами. Вышел в прихожую, но тут же снова вернулся.
— Я не давал тебе ключи от машины?
— Коричневая куртка, — ответила я.
— А-а, — протянул он, вспомнив, во что был одет, когда вчера вернулся домой.
Мой муж вовсе не такой растяпа, как может показаться: вопреки распространенному мифу среди ученых редко попадаются рассеянные лохматые чудаки с диковатым взглядом и мозгами набекрень. Мой муж сворачивает на кухню и спрашивает, где его ключи, вовсе не потому, что не в состоянии самостоятельно их найти: это его способ напомнить мне, что после стольких лет супружества он все еще меня любит. А я сообщаю ему, где его ключи, чтобы напомнить, что тоже до сих пор его люблю.
Одна из самых приятных сторон работы по свободному графику — тишина, которая наступает в доме после того, как смолкнет эхо захлопнувшейся двери.
* * *
Невольно вздохнув, я достала из кармана халата телефон — одеваться казалось ненужной роскошью — и вбила в Google «частная клиника сексуального здоровья». Идти в муниципальную поликлинику, где бы она ни находилась, и два часа сидеть в приемной среди десятка всхлипывающих подростков я в любом случае не собиралась. Записалась на прием. Прокрутила в голове список всего, на что мне надо провериться — от молочницы, сифилиса и гонореи до ВИЧ. Впрочем, тест на ВИЧ покажет только, являлась ли я носителем инфекции до вчерашнего дня. Даже если он будет отрицательным, для полной уверенности мне придется повторить его через двенадцать недель. Но я знала, что не стану проходить тест второй раз. Через двенадцать недель со всем этим будет покончено. Скорее всего в этой проверке вообще нет необходимости. Я сдам анализы с единственной целью — порадоваться собственному здравомыслию. По крайней мере, я могла не беспокоиться о беременности — три года назад я плавно, без приливов и драм, скользнула в менопаузу: менструации постепенно становились все более скудными, а затем и вовсе прекратились.
О сексуальном здоровье мужа я тоже могла не волноваться. У нас не было секса уже почти три года. Визит к врачу я назначила через десять дней, чтобы за это время проследить, появятся ли у меня какие-либо симптомы. Не исключено, что я вообще его отменю.
Выплеснув остатки чая, я поставила кружку в посудомоечную машину, достала из шкафа чашку и маленький кофейник, а из холодильника — кофе. Пока пыхтел чайник, я, прислонившись к кухонному столу, послала мужу эсэмэску с напоминанием проверить наклейку об уплате дорожного налога за его машину, потому что все равно собиралась съездить получить новую для своей. С тех пор как дети покинули дом, мы заботимся о машинах друг друга. Хорошо хоть не переключились на кошек.
Прошло три дня, и я начала чувствовать себя использованной. Неплохо, решила я. Совсем неплохо. Некоторая доля жалости к себе появилась потому, что в пятницу мне опять нужно было в район Вестминстера, правда, на сей раз не в парламент, а встретиться за завтраком с коллегой из Бофортовского института. Обычно я бываю в офисе только по понедельникам и вторникам — моя должность называется «почетный проректор». Мне самой это странно, но, видимо, начальство считает, что мое имя с фотографией на титульной странице буклета повышает статус института. Марку — нашему сотруднику и изрядному зануде — я сама предложила встретиться на нейтральной территории. Появись я на работе, не вырвалась бы оттуда до конца дня.
Возвращение в Вестминстер напомнило о том, что меня сюда не звали — в смысле, ты не звал. Ты меня не хотел. Не искал, ничего не предлагал, ни о чем не просил.
Марк — менеджер по персоналу, а значит, чувство юмора у него полностью ампутировано. Он хотел обсудить, не соглашусь ли я заменить коллегу, которая уходит в декретный отпуск. Я отказалась от полной занятости в Бофортовском институте, потому что мне надоели ежедневные поездки. Пока Марк бубнил об условиях договора, я представила себе, как снова буду полгода мотаться туда-сюда, и мне захотелось биться головой о стол.
Выйдя после завтрака на улицу, я подумала, что должна вернуться домой и разобрать стопку скопившихся счетов. Но потом решила, что коль скоро светит неяркое зимнее солнце и к тому же сегодня пятница, то вполне могу позволить себе прогуляться до здания парламента. Обогнула Парламентскую площадь, ступила на Вестминстерский мост, остановилась и, прислонившись к каменной балюстраде, стала наблюдать за туристами, снимавшими на планшеты Биг-Бен. На том конце моста человек играл на волынке. Чайки аккомпанировали ему криками.
Устав наблюдать за туристами, я повернулась к ним спиной и стала смотреть
