Шрифт:
Закладка:
Я бросила выразительный взгляд на широкое золотое кольцо на твоем безымянном пальце.
— А как насчет тебя? — попыталась я сравнять счет.
Я не считала, что игра должна идти только в одни ворота. Мы уже выяснили, что у каждого из нас по двое детей, что мои уже взрослые, твои — еще нет, но мне хотелось узнать что-нибудь более определенное.
Ты улыбнулся:
— Хочешь знать, не собираюсь ли я сказать, что жена меня не понимает? — На твоем лице появилось непроницаемое выражение. — Нет, не собираюсь. Она понимает меня даже слишком хорошо.
Похоже, мы обсуждали правила игры.
— Мы с мужем, наверное, поженились слишком юными, — сказала я, — но я не жалею. Разве что чуть-чуть. Не о том, что рано вышла замуж, а о том за кого.
Разумеется, ни один из нас не намеревался совершать безрассудные поступки. При всей своей неопытности я понимала важность этих переговоров — для нас обоих.
— Как выглядит твоя жена? — спросила я и тут же поняла, что переступила черту.
Грань между легкой беседой и назойливостью порой так тонка. Твой взгляд сразу стал чуть более прохладным.
— Расскажи мне что-нибудь, о чем никогда не говорила своему мужу. Всего одну вещь. — Я колебалась, и ты добавил: — Что угодно, какой-нибудь пустяк.
— Меня бесит его стрижка, — сказала я. — Всегда бесила. Дело в том, что в нем напрочь отсутствует тщеславие, что мне вообще-то нравится. Ему не нужно, чтобы его постоянно хвалили, ему это все равно, на многие вещи он просто не обращает внимания. В некотором смысле это достойно восхищения, но иногда я мечтаю, чтобы он наконец сделал себе приличную стрижку. Волосы у него прямые, и он всегда стрижется одинаково, оставляя чересчур длинные концы, так что они у него висят. Но после тридцати лет совместной жизни как-то поздно делать ему замечание.
Твое лицо просияло, и ты провел рукой по своим жестким каштановым волосам, приоткрыв кое-где седину. Мне подумалось, что ты, по всей видимости, довольно тщеславен, а может, даже подкрашиваешь волосы. Если бы мой муж был тщеславен, мне бы это не понравилось, но, поскольку в нем эта черта отсутствует, в тебе она показалась мне милой. Именно по этой причине я и спросила тебя про жену — и от меня не укрылось, что ты ушел от ответа. Мной двигало вовсе не праздное любопытство; наоборот, я предпочла бы, чтобы мы делали вид, будто наших супругов не существует. Я интересовалась твоей женой, чтобы знать, чем вооружиться. Я хотела быть ее полной противоположностью, что бы она собой ни представляла. Если бы ты сказал, что она любит синий цвет, я больше никогда не надела бы синее.
В конце концов я узнала, как выглядит твоя жена, но при обстоятельствах, которые вряд ли назовешь счастливыми. Если в начале наших отношений я еще пыталась проявлять к ней объективность, то после всего, что случилось, ни о какой объективности уже не могло быть и речи. Собственно говоря, впервые я увидела ее, уже стоя на свидетельской трибуне в Олд-Бейли и давая показания на нашем общем процессе. Это произошло после того, как я сломалась и выложила всю правду. Я, запинаясь, отвечала на вопрос о квартире в Воксхолле, пытаясь объяснить, насколько безобидные разговоры мы вели в тот единственный раз, когда нам удалось провести там вместе несколько часов, когда меня прервали на середине фразы. Это произошло настолько неожиданно, что зал оторопел.
— Ах ты сука… Грязная гребаная сука!
Сначала показалось, что голос звучит из ниоткуда, чуть ли не с небес, но, увидев изумленные лица присяжных и негодующее лицо судьи, я обвела глазами зал. Крик раздался с высокого балкона для публики, расположенного справа чуть позади меня. Я обернулась и увидела в первом ряду, недалеко от Сюзанны, светловолосую женщину в больших очках. Ее черты исказила ненависть. Она смотрела на меня с яростной злобой.
— Ты грязная тварь! Проклятая шлюха! — Казалось, из нее против воли рвется наружу то, что она слишком долго сдерживала в себе.
Подавшись вперед, судья коротко сказал что-то секретарю суда. Тот, уже прижимая к уху телефон, кивнул. Дверь на балкон для публики открылась, вошли два охранника, хорошенькая молодая чернокожая женщина с хвостиком и коренастый белый мужчина. Мужчина остался на верхней площадке короткой лестницы, молодая женщина спустилась, перегнулась через Сюзанну и позвала: «Мэм! Мэм!» — обращаясь к блондинке, которая без возражений подчинилась, поднялась по ступенькам и дала вывести себя из зала.
Как ты знаешь, это был первый и последний раз, когда я видела твою жену.
* * *
Мы сидели в кафе на Дьюк-оф-Йорк-стрит, увлеченно обмениваясь признаниями, когда ты вдруг выпрямился и сказал: «Мне пора».
Если перед этим ты и смотрел на часы, то украдкой. Я сразу съежилась — может быть, от неожиданности, а может, уже поняла, что так будет всегда. Ты достал из кармана телефон.
— Продиктуй мне свой номер.
Ты набирал цифры по мере того, как я их произносила, потом нажал на соединение. Телефон у меня в кармане дважды вздрогнул.
— Теперь и у тебя есть мой, — удовлетворенно произнес ты.
Опустив телефон в карман, ты посмотрел на меня. Это был долгий взгляд, в котором читался и вопрос, и устраивающий тебя ответ.
Глядя на тебя, я тихо и серьезно спросила:
— На самом деле?
— О да, — немедленно отозвался ты, вставая и глядя на меня сверху вниз. — Я позвоню.
Наклонившись, ты посмотрел за окно, стремительным и властным жестом, от которого что-то внутри меня растаяло, быстро и сладко, как малиновый шербет. Сгреб в ладонь мои волосы на затылке, заставив запрокинуть голову. Уверенно и крепко поцеловав меня в губы, ты повернулся и ушел.
Едва ступив за порог кафе, ты вытащил телефон. Я все еще смотрела в окно, когда неслышно подошла официантка и положила передо мной счет. Оглядевшись, я обнаружила, что кафе заполнилось посетителями — наступил час обеда; одна пара даже стояла у дверей, ожидая, когда освободится столик. Похоже, я злоупотребила местным гостеприимством.
Пока я вставала, оставляла на столе деньги за кофе, машинально засовывала в карман счет, снимала со спинки стула пальто, застегивала пуговицы, завязывала пояс и
