Шрифт:
Закладка:
В жизни играли все-таки?
Несколько раз, когда собирались студенты. Мои друзья очень любили общаться с моим отцом. Студенты вообще всегда его очень любили. Когда собирались, то кто-нибудь мог предложить – давайте устроим вечер Бетховена. Ноты есть, пианино есть.
То, которое тогда втащили?
Нет, это уже в ЦУМе купили новое германское пианино, хорошее.
И привезли его туда же – на Большой Левшинский?
Да.
Почему вы не пошли в науку?
Мне трудно сейчас об этом рассуждать. У меня было отвращение к наукам неточным, где были дрязги, этого, как мне казалось, не было в инженерной деятельности. У меня был большой интерес к архитектуре, но ни о каком вузе по этому направлению я не мечтал. На последних курсах института у нас не было никаких разговоров о моей будущей работе, я оканчивал электровакуумный факультет. Переживали о первичном распределении.
Когда вы переехали с Большого Левшинского переулка, в то время улицы Щукина?
Когда нас оттуда выселили. А выселили потому, что тогда, в начале 90‐х годов, была такая пора, что всех выселяли. В 1992 году умерла мама, она очень боялась, что нас выселят. А буквально в 1993 году к нам стали приходить и говорить – давайте ищите, или мы даем вам адреса – съезжайте. Какая-то частная фирма брала на себя все. В квартире на тот момент было шесть семей. Если в моем детстве нас окружали свои, буквально родные люди, то к тому времени в квартире жили совершенно чужие люди.
Настоящая коммунальная квартира. Когда вы жили с родителями, то занимали две комнаты в той квартире. А Николай Александрович с семьей жил в других двух комнатах и там принимал посетителей?
Встречать людей Николаю Александровичу было трудно, потому что комната неухоженная, приходилось договариваться с Таней, чтобы она уходила, и в ее комнате встречались, мальчик мешался. А наша семья вначале занимала две комнаты, но у меня была первая жена, которая затем осталась в одной комнате. Так что мы с мамой и моей второй женой впоследствии занимали одну комнату. Переезжали мы летом 1994 года.
Каковы ваши личные впечатления о Николае Александровиче?
У Николая Александровича была бородка с усами, и он был очень похож на Чехова c портрета Браза. Особенно если он надевал пенсне. В связи с Николаем Александровичем надо сказать, что когда мама меня рожала, то роды были не особо тяжелые, но что-то там запустили врачи, и у нее начались осложнения, которые тогда лечить почти не умели. Когда она еще находилась в роддоме (районный роддом на задах МИДа), и молока у нее не было, и ребенок маленький, то Николай Александрович сказал Сергею, своему брату и моему отцу: «Сергуша, справимся. Я ему буду вторым отцом, а Нюта (тогдашняя жена Николая Александровича, Анна Исааковна Рудник) будет второй мамой». И после этого я много лет их звал «папа Коля и мама Нюта». У папы Коли всегда было интересно. Начиная с двух – двух с половиной лет, когда папа приходил домой с работы, я кидался ему обычно на шею, и после обеда отец говорил мне: «А теперь идем заниматься». У него в маленькой комнате мы садились на большой диван, и он вытаскивал то, что привез Николай Александрович из своей последней заграничной командировки[25]. Это были каталоги автомобилей и маленьких моделей железных дорог. Сначала все было просто, я говорил: «Красные – это мои». Потом стали разбираться более подробно. Николай Александрович мастерски работал с жестью, модели делал, паял. Получалось у него очень хорошо. Надо сказать, что у Зубовской площади, в конце одного из отрезков бульвара, которые тогда были на Садовом кольце, были киоски, в которых продавались дешевые автомобильчики, и мне их, конечно, покупали. У Николая Александровича имелся деревянный ящик с маленькими баночками эмалевых красок. Он эти автомобильчики раскрашивал красиво, потому что исходно они были гнусного цвета, потом они сутки высыхали на закрытой полке, после чего я с ними мог играть. Они еще скверно были сделаны, и часто приходилось их подпаивать. По этому поводу я прибегал к нему в кабинет и говорил: «Папенька Коленька, чинить, паять, пссс». Потому что так шипел паяльник. Дело дошло до того, что когда моя тогдашняя знакомая девочка заболела, то я прибежал к нему и сказал: «Папенька Коленька, Леночка заболела, чинить, паять, пссс».
То есть он всегда воспринимался как близкий родственник.
Да, конечно, если что-то не знал папа, я ходил к нему, или наоборот.
Расскажите об Анне Исааковне Рудник, первой жене Николая Александровича.
Она работала с Николаем Александровичем и моей мамой. Не знаю, было ли у нее медицинское образование, но ее работа была с медицинским уклоном. Она много занималась детской психологией, мозговыми заболеваниями у детей. Когда они разошлись с Николаем Александровичем (не позже 1935 года), у них остались хорошие отношения, но больше всего она поддерживала связь с Александрой Карловной. Потом она еще дважды вышла замуж, бывала у нас очень часто. Детей у нее не было. Насколько я помню, фамилия ее последнего мужа была Яцунский, а второй ее муж, Соболевский, был из потомственных дворян.
Вы общались с детьми Николая Александровича?
В квартире к тому времени уже появились несколько детей. Были я, Ирочка – соседка, сын Николая Александровича, Саша, тоже названный в честь деда, и родился еще мальчик у соседей. Так что была уже детская компания, разновозрастная, но тем не менее. До войны мы играли вместе. Девочка выдумывала разные игры с домиком с куклами, одетыми в одежки. Надо сказать, что отец ее ушел на фронт и сразу же погиб в конце 1941 года. Когда мы уже уехали в эвакуацию, то бабушка с маминой стороны приходила навещать их и узнала об этом горе. Она написала нам в Ташкент, попросив, чтобы я разрешил с ними поделиться игрушками. Я тут же написал, чтобы отдали им всю эту мебель с куколками. После войны у сына Николая Александровича, Саши, оказалось какое-то психологическое расстройство. Не хочу об этом говорить. И дальше случилось так, что все то, что Николай Александрович страшно любил с детства, – все это погибло. То ли он раздавал уличным ребятам, то ли иначе. Потом воровство началось.
То есть не было ощущения преемственности.
Нет. Когда он был уже совсем взрослый, а он меня
