Сеньор Хосе, глядя на добычу, зачастил словами так, что Рим не понял больше половины. Вопросительно глянув на Скрипа, скомандовал:

— Поясни.

— Беспокоится, что отец поросенка прибежит мстить.

Рим пожал плечами.

— Ну прибежит, так прибежит. Разберемся.

Хосе, между тем, продолжал тараторить, и Скрип переводил:

— Говорит, что если поймают королевские лесничие, то нас всех повесят.

Вот это было уже немного серьезнее, потому Рим, секунду подумав, выдернул из машины и вручил Геку десяток маячков, велев раскидать по кругу.

— Расставь со стороны леса, так, чтоб до нас оставалось метров триста-четыреста.

Уходить с этого места им все равно некуда, а лишать людей радости он не собирался. В крайнем случае, если эти самые лесничие припрутся, можно их будет просто усыпить.

Хосе, однако, продолжал бормотать и нервничать и, отойдя от костра, устроился по другую сторону автомобиля, как бы желая себя отделить от всеобщего веселья. Разумовский глянул на браслет, который оставил ему Бык, уходя на охоту.

«До пленника шесть метров, нормально. Пусть себе сидит. Проголодается — придет.»

От ручья вернулась молчаливая Фифа, и принялась развешивать на нижних ветках деревьев носки, труселя и майки. Постирано, как и отжато, было весьма фигово. С тряпок изрядно капало, но придираться Разумовский не стал — пусть хоть так.

Лейтенанты между тем споро накидали дровишек, и костер весело потрескивал, пока Бык потрошил тушку, не слишком заботясь об экономии. Уловив недовольный взгляд Рима, он пояснил:

— Да чего тут жалеть? Сколько сможем, съедим. Остальное все равно долго не продержится. Холодильник же не работает.

В машине, между сиденьем водителя и пассажира, действительно был небольшой холодильник, в который удобно вставали жестянки с квасом и лимонадом. Он перестал работать, как и большая часть оборудования после перемещения. И все равно такое решение Быка показалось Риму расточительным.

Впрочем, спорить он не стал. В последнее время состояние растерянности становилось все плотнее и плотнее. Дело даже не в нештатной ситуации, а в том, что никакие усилия не помогут вернуться домой.

С мясом возились долго. Бык даже наковырял где-то в отсеке с запасами крошечную пачку перца, дрова прогорели и разложенные над углями ветки с кусками сочного молодого мяса издавали потрясающий запах. Сглатывали и нервно облизывались все. Конечно, они не голодали, но армейский рацион поднадоел всем, а тут такая красота.

Первый шашлык Бык по привычке протянул Риму, скомандовав Фифе:

— Там бутылка кетчупа валялась, тащи.

Рим двумя руками держал горячую ветку с шашлыком, подкидывая и чуть покручивая краешки между пальцами — обжигало. Скрип, перестав делать вид, что у него болит голова, принял положение сидя, принюхался с какой-то детской улыбкой и с надеждой глянул на Быка, явно ожидая получить свою порцию следующим.

Лейтенанты, оба одновременно посмотрев на свои черные руки, отправились к ручью. Бык нагнулся над костром, помахивая на угли съемной пластиной бронежилета. Фифа неловко, задом, вылезала из машины, бормоча:

— Я этот кетчуп есть не буду! Он такой острый, что сдохнуть можно!

Она встала спиной к машине, держа в руках бутылку и пытаясь разобрать мелкий шрифт, когда на браслете Рима громко взвизгнул один из маяков. Рим насторожился, и даже успел произнести:

— Бык, если это лесничие, просто усыпи их. Покойников нам не нужно.

Бык кивнул и начал снимать с костра шашлыки со словами:

— Черт, как же их не вовремя принесло-то, все остынет…

Практически сразу после этих слов из леса с какой-то фантастической скоростью вылетел танк…[1]

У Рима всегда была хорошая реакция, но тут даже он не успел сообразить. Бык, впрочем, похоже, тоже не соображал, а действовал на рефлексах. Дальнейшая картина в глазах Разумовского слилась в одно целое.

Вот медленно отодвигает бутылку от лица Фифа, даже не успевшая испугаться…

Вот из какого-то неудобного положения, так и не разогнувшись, торпедой к ней кидается Бык…

Вот Фифа отлетает метра на три, а бутылка кетчупа медленно переворачиваясь в воздухе, падает куда-то в траву…

Танк врезается в броневичок рядом с открытой дверцей, где еще мгновение назад стояла девица… Удар, сотрясший машину, мало не перевернул ее…

Тварь, выскочившая из леса, несколько секунд тупо мотала башкой, и уже через мгновенье Бык, из положения лежа, метнул кинжал…

Блеснув, нож воткнулся точно в глаз папаше-кабану. Разъяренный самец постоял мгновение, покачиваясь, и, наконец, рухнул…

С минуту длилась тишина, потом из-за кузова автомобиля робко выглянул Хосе, глянул на кабана и спрятался назад. Подбежали на шум Чук и Гек, голые по пояс и мокрые. У Чука по слегка волосатой груди стекали мыльные ручейки, Фифа сидела, молча таращась на все это, Бык начал неуклюже подниматься:

— Кажется, локоть расшиб, — недовольно сказал он.

С минуту все неловко топтались, не слишком понимая, что нужно делать дальше. Рим посмотрел на тушу, и, нахмурившись, скомандовал лейтенантам:

— Идите, домывайтесь, надо сесть, пожрать и решить, что с этим делать, — он указал глазами на тушу.

— Точно-точно, — подключился Бык. — Давайте уже поедим, а то сейчас всё остынет!

— Я хочу домой! Сколько мы еще будем выполнять это чертово задание? — в голосе Фифы отчетливо слышалась слезливая истеричность.

— О-о-о, — протянул Бык. — Приехали, короче, — он тоскливо покосился на шашлыки.

Лейтенанты оказались умнее, чем изначально предполагал Рим. Сделав вид, что в возгласе Фифы нет ничего необычного, они синхронно переглянулись и дружно свалили к ручью. Скрип посмотрел на рыдающую деваху, открыл свой чемоданчик, и, добровольно приклеив на виски липучки, пробормотал:

— Надо тут уточнить кое-что…

На голоса из-за машины снова выглянул Хосе, пару секунд наблюдал рыдающую на траве Анжелу, и опять скрылся. Сообразил.

Рим и Бык посмотрели друг на друга, в унисон вздохнули и, шагнув к захлебывающейся плачем девице, присели на корточки.

— Анжела… Анжела, послушай…

Девица рыдала и не обращала внимание на внешние раздражители. Рим чувствовал себя совершенно беспомощным.

— Слушай, может снотворного ей вкатить? А чо? Проспится и успокоится, — предложил Бык.

— Ты, скотина двухметровая, Бычара тупой, себе вкати! — неожиданно подала голос девица.

— Анжела, — снова начал Рим, — Послушай…

Слушать его никто не стал, из положения сидя она, как-то извернувшись, кинулась лицом в траву и продолжила рыдать. Плач набирал обороты, и Бык в какой-то момент потерял терпение.

Он не вздыхал и не кряхтел, как любил делать в мирной обстановке. Плавно распрямившись, скоро и бесшумно, как крепко сжатая раннее пружина,