когда Феофил узнал, что огромный парусный корабль, проплывший перед ним рядом с Большим дворцом, принадлежит его супруге Феодоре, он приказал сжечь корабль вместе с грузом, заявив, что он дает августе и своим людям все необходимое, чтобы они не нуждались ни в чем и не искали неположенных им источников дохода. Мягкость наказания в этом случае объяснима, вероятно, лишь тем, что супруга императора сумела выгородить замешанных в дело чиновников. Иначе им бы не поздоровилось не меньше, чем хапуге-препоситу.

В определенные, установленные им дни этот василевс лично разбирал в саду Крытого Ипподрома наиболее важные судебные дела, а каждую пятницу его можно было видеть верхом на коне, отправлявшимся в сопровождении свиты через весь Константинополь по Средней улице – Меси – во Влахернский храм Богоматери, причем ехал он очень медленно, чтобы каждый мог обратиться к нему со своей скорбью. Для людей, потерпевших какие-либо обиды и неприятности и не сумевших добиться правосудия, это часто была единственная надежда на справедливое решение их дел. Кроме того, василевс, выезжая в город, имел обыкновение раздавать милостыню бедным и нищим, ходить по рынкам, осматривать товары и интересоваться их ценами, а также тем, не обвешивает и не обсчитывает ли кто из продавцов своих покупателей – обиженные могли свободно пожаловаться царю: хотя его сопровождала свита из придворных и охрана, он не запрещал нуждающимся обращаться к нему.

Разгадка такого поведения заключалась в том, что отступление от евтаксии и принципов нравственности, по мысли ромеев, неизбежно вело к крушению, к неминуемому наказанию, которое посылало само Небо, перед которым был ответствен монарх. Этим они объясняли абсолютно все беды, случавшиеся с государством и его императором, пошедшим против воли Провидения, а значит, восставшим против Бога. Хорошо известное нам греческое слово «кризис» в переводе означает «суд», и для любого ромея-христианина оно понималось не иначе как неумолимый и страшный Суд Божий. Победа соперника, претендента на трон сама по себе служила подтверждением нечестия, злодеяний предшественника или его чиновников, их расточительности или, напротив, скупости, притворства, глупости, ибо успех в таком деле мог быть дарован только Богом. Если Господь избирал дурного правителя, это расценивалось как данный Богом знак – свидетельство Его гнева, как и любое несчастье, стихийное бедствие, эпидемия, смута или военное поражение. Другими словами, преступление перед Небом неизбежно влекло наказание с Неба. Пенять же на несовершенные систему и социально-экономический строй страны не пришло бы в голову ни одному ромею, впрочем, как и многим нашим современникам, обвиняющим во всех проблемах конкретных глав государств, властную элиту, правительственных чиновников и профессиональных политиков.

В повествовании VII в. рассказывается, как настоятель пригородного константинопольского монастыря получил во сне возможность спросить Бога о том, все ли правители назначаются по Божиему усмотрению. И получил утвердительный ответ. «Тогда почему же, о Господи, – спросил игумен, – ты послал злого тирана Фоку править ромеями?». «Потому что не смог отыскать худшего», – прозвучал ответ.

Такого рода несчастья расценивались как указание Бога о необходимости вернуться на правильный путь, от которого уклонились государь и его верноподданные, – «кого Я люблю, тех обличаю и наказываю». Так в семье строгий отец наказывал нерадивого ребенка для его исправления к лучшему. Обижаться на Небеса в таких случаях было бессмысленно – причины бед грешные ромеи должны были искать в себе или находить иных «козлов отпущения».

* * *

Развитие образа идеального правителя прошло в Византии определенную эволюцию. Ее основные вехи четко выделены известным московским византинистом Игорем Сергеевичем Чичуровым. По его исторической реконструкции, в период «темных веков» происходило утверждение идеи божественного происхождения власти византийских императоров. При этом среди их добродетелей на первое место выдвигалось благочестие. Недаром упомянутый священнослужитель VI в. Агапит еще мог советовать в своих «Наставительных главах»: «Никто да не кичится знатностью рода, ибо родоначальник у всех один – прах», «Итак, да не кичимся происхождением из праха, а будем уважаемы за порядочность нравов». Затем, с середины IX до середины X в., появляется тема знатности, а в образе усиливаются идеи образованности государя, его обязанностей как законодателя. И наконец, в XI – начале XII в., по мере аристократизации, феодализации византийского общества, ведущими становятся благородное происхождение и военная доблесть василевса, то есть образ государя становится более аристократическим. Примечательно, что именно с ним Ромейское царство и придет к гибели.

Отчасти эта эволюция образа владыки ромеев была связана с изменением порядка в наследовании царского трона. Дело в том, что одной из существенных особенностей Византии являлось отсутствие в ней закона, регулирующего смену правителей на троне. Правда, императоры, начиная с Константина Великого, стремились передать власть своим детям, то есть через институт брака пытались сделать свою семью стабилизатором власти, чтобы избежать смут, распрей и сопряженных с ними разорений. Принцип монархического престолонаследия, закрепляющий право наследия трона за старшим сыном правителя, даже сделал решительный шаг вперед со второй половины VII в. – с правления наследников василевса Ираклия, его внука и правнука. Василевс Лев IV Хазар укрепил принцип единовластия с правом на царский престол только для старшего сына волеизъявлением своих подданных – письменной клятвой, которую он в 766 г. взял не только с синклитиков, народа и фемного войска, но даже с торговцев и ремесленников – эргастериаков столицы.

Но окончательный выбор, по убеждению ромеев, и тут все равно мистически падал на Бога, ограничить которого было невозможно. Это активизировало борьбу за трон, тем более что в распоряжении подданных василевса было их право на сопротивление вплоть до убийства властителя, не оправдавшего доверия и приобретшего в общественном мнении репутацию негодяя, плохого государя. Только семь из 109 императоров из трех десятков семейств, оказывавшихся за 1122 года существования Византии у руля государства, смогли основать свои династии, причем лишь тридцати семи из них судилось умереть своей смертью. Подсчитано, что только за период с 865 по 1185 г., то есть за 320 лет, в Ромейском царстве произошло около 140 выступлений против царской власти – всевозможных заговоров, дворцовых переворотов, мятежей, покушений, измен, попыток захватить власть, – в среднем раз в полтора года. Следует учесть, что разветвленный бюрократический аппарат Империи сам по себе располагал к интригам. Ромеи интриговали друг против друга, против чужеземцев, против своих и иноземных правителей. Эта отрава высокомерия, предубеждения, лицемерия и беспринципности разъедала всех сановников без исключения. Удержаться, выжить в обстановке интриг, в этой безжалостной придворной борьбе было нелегко, особенно самому государю, который при самодержавной системе правления оказывался вознесенным на такую высоту, что, кроме как на Бога, надеяться ему было не на кого. На плечи монарха давила вся тяжесть ответственности за державу. Собственного разума хватало не всегда, советники же могли быть сколь угодно умны, но это были обычные,