евфинии, а значит, о каждом своем верном подданном, защищать его от правителей. Большинство указов византийских государей именно об этом. Диакон Агапит в написанном около 536 г. сборнике наставлений Юстиниану I подчеркивал, что царь поставлен Богом над миром ради содействия в полезном, и рекомендовал ему «с разумным советом и с усердной молитвой тщательно изыскивать полезное для всего мира». Поэтому ромеи требовали от своего государя как соблюдения законов, так и еще более набожности, а главное, подражания Богу в милосердии, человеколюбии и добрых делах, дабы он мог царствовать, как подчеркивал Агапит, «над добровольно повинующимися людьми». По этой же причине они видели в царе человека прежде всего «созерцательного», «обдумывающего» (феоритикос), в то время как занимающий следующую ступень кесарь, как правило, соправитель, наследник царя, считался уже человеком дела (практикос).

Да, монарх и только монарх мог перешагнуть любой писаный закон Ромейского царства, но только тогда, когда чувствовал сердцем, что закон не безгрешен и в опасную минуту или во имя милосердия его можно и нужно переступить. И тогда это было христианнее закона. Когда подавляющее большинство подданных добровольно признавало его действия справедливыми, когда он оправдывал их ожидания, царь действительно мог творить все, не опасаясь немногочисленных несогласных. Василевс волею Бога, даже средний человек, но лишенный соблазнов богатства, еще большей власти, титулов, не нуждался делать гнусности для своего возвышения и, что очень важно, имел полную свободу суждения.

Историки, социологи, политологи давно заметили, что в сравнении с республикой («общим делом») это большой плюс, ибо при республике честолюбие куда сильней, все построено на стремлении добиться популярности, лживо наобещать избирателям все что угодно. В предвыборной кампании будущий глава республики – искатель, угодник, демагог поневоле, а едва избран – уже опутан недоверием, зависим от высших чиновников бюрократического аппарата и олигархов. Всякая республика строится на недоверии к главе правительства, отсюда метания, перескоки, рушащиеся и вновь возникающие коалиции разных политических сил, многократно «перелицованных» партий, проектов, клубов, даже криминальных кланов. Теоретически парламентаризм – это «воля народа», но в действительности выборы не выражают волю избирателей, министры оказываются самовластны и не боятся никакого порицания, если располагают большинством в парламенте, а большинство это поддерживают раздачей всяческих привилегий за счет того, что отдано им государством в распоряжение. Вместо развития и воплощения идеи народного единства парламентские вожди зачастую провоцируют столкновения и народную разобщенность. Слепые политические страсти настолько злоупотребляют парламентской системой, что она то и дело становится препятствием всякой полезной национальной деятельности. В итоге согласие и даже обычные отношения между партиями и отдельными людьми делаются совершенно невозможными. Это далеко не идеальная система, извращающая собственные благие принципы. Политики всегда будут управлять людьми и притворяться, что выполняют их волю. Им выгодно, чтобы люди ощущали себя носителями власти, но это абсолютный идеал, к которому бесполезно даже стремиться.

Исходя из сказанного, распространенное утверждение, что самодержавие – враг прогресса, не более чем ходульный штамп, тем более неприменимый к Византии, доказавшей обратное столетиями своего существования в самых сложных условиях. Показательно, что при всех трудностях ромеям легче было представить свою страну без народа, чем без василевса. И народ этот всегда требовал государя, в панике от мысли, что может остаться без него – заступника перед Богом. Остаться совсем без монарха было невообразимо страшно. Современная концепция демократии привела бы византийцев в ужас, ибо, подразумевая всеобщее равенство, она пошатнула бы фундамент их иерархического, упорядоченного мира, ввергнув его в кошмар внутренних разборок и гражданских войн, избегать которых являлось святым долгом василевсов.

Ромеи были свято уверены, что народ вообще не умеет правильно выбирать, и поэтому выбор в судьбоносных вопросах неминуемо сопряжен с грехом и прельщением: «Поставляли царей сами, без Меня, ставили князей, но без Моего ведома; оттуда – гибель. Так как сеяли ветер, то и пожнут бурю…» (Осия: 8: 4,7;10,12). В этой связи следует учесть, что психология жителей самодержавного Ромейского царства была устроена специфическим образом: народ считал себя не участником, а как бы свидетелем взаимоотношений Бога небесного с первым после Бога на земле. В зависимости от того, как складывались эти отношения, народ становился или благополучателем Божиих милостей, или «терпилой» за Божии кары грешного царя.

Наконец, щедрость тоже являлась непременным качеством и едва ли не главной добродетелью образцового богоданного василевса. Порой она доходила до чудовищных растрат, как это видно на примере Юстиниана I (527–565 гг.), не жалевшего колоссальных сумм из своего и государственного казначейства на общественные, царские постройки и на содержание двора. У Михаила III (842–867 гг.) была мания крестить чужих детей, особенно детей своих собутыльников, даря им по 30, а то и 40–50 литр золота (2160–3600 солидов), а за особенно понравившуюся ему грубую шутку он мог отвалить шутнику из своей разгульной компании-фатрии 7200 золотых, так что в итоге к моменту своей гибели почти опустошил казначейство. Любвеобильный, беспечный, легкомысленный Константин Мономах (1042–1055 гг.) не жалел денег на любовниц-фавориток, великолепно содержал их, строил им дворцы, отправлял золото, редкостные драгоценности из государственной казны. Конечно, такие крайности осуждались современниками, полагавшими, что истинный василевс должен контролировать собственные страсти и желания, не расточать государственные доходы на свои прихоти, не обращаться с людьми свободными как с рабами, то есть пытать их или убивать, быть умеренным, мудрым, храбрым и, что предельно важно, справедливым. Византийские писатели особо подчеркивали наличие «страха Божия» как главнейшей положительной черты василевса, потому что верховные правители Романии в качестве главных ограничителей всевластия знали прежде всего моральные, христианские. И многие василевсы пытались следовать этому не только в теории, но и на практике.

Вот наиболее яркие примеры, взятые из истории только первой половины IX в. Лев V Армянин сурово наказал эпарха столицы, который отказался судить случай прелюбодеяния – нарушения важнейшей христианской заповеди. Михаил II Травл приказал искалечить турмарха – отрезать ему нос за то, что тот похитил монахиню и насильно заставил ее вступить с ним в брак.

Василевс Феофил, сын Михаила Травла, приказал сжечь препосита священной опочивальни Никифора за коррупцию: этот придворный, как и прочие чиновники, не должен был иметь иных доходов, кроме полученных от царя, но покусился на корабль некой бедной вдовы и отнял его у нее. Скверная история стала известна мимам, которые по этому случаю в присутствии василевса разыграли комедийную сценку во время представления на столичном Ипподроме: один мим изобразил попытку проглотить притащенный на арену игрушечный корабль и, разумеется, не смог этого сделать, на что другой мим, потешаясь над неудачником, привел в пример препосита, сумевшего благополучно «съесть» настоящий корабль вдовы. Этого оказалось достаточно для начала судебного расследования и показательной казни – сожжения зарвавшегося чиновника.

В другой раз,