Пыльные Хамовники пришлось проехать насквозь. Они миновали гренадерские казармы, построенные в начале века сыном Матвея Казакова, и остановились вблизи строений Сумского драгунского полка. Эффенбах пояснил:

– Полк теперь шестиэскадронного состава, а казармы построили на четыре эскадрона, по старым штатам. Живут поэтому тесно. Пойдем подальше от чужих глаз в швальню[21], поговорим там.

Питерец с москвичом обошли казарму и оказались вдруг на капустном поле. Капуста тянулась до самой Москва-реки. На том берегу виднелась Поклонная гора, с которой в 1812 году Наполеон взирал на город. Тут и там в земле копошились драгуны в мундирах третьего срока с желтыми выцветшими воротниками.

– Что еще за латифундия? – не понял Лыков.

– Капустные поля принадлежат некоему Пишкину. Он поставляет драгунам капусту со скидкой, а взамен получает бесплатную рабочую силу и навоз с конюшен.

– Крепостное право?

Эффенбах не поддержал приятеля:

– Солдаты – это вчерашние мужики. И они охотнее будут ковыряться в земле, нежели чем скоблить лошадей. А без капусты русскому человеку никуда, щи да каша – пища ваша.

Сыщики зашли в грязную швальню. Им навстречу выступил неумытый малый в драном мундире.

– Здорово, Иванов, – кивнул ему коллежский советник. – Вызови сюда Чекальского из третьего эскадрона. Которого утром приводил. А когда доставишь, встань снаружи, чтобы нам не мешали.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, – ответил драгун и бегом кинулся исполнять приказание.

– Твой освед в полку? – тихо спросил Алексей.

– Да, один из трех. За армией нужен глаз да глаз…

Через пять минут явился денщик. Он был в мундире с иголочки, на руках – нитяные белые перчатки, усы лихо закручены вверх. Хоть сейчас на картинку в журнал… Лыков никогда прежде не видел денщика в перчатках. Вот что значит поляк!

Эффенбах представил его питерцу и начал расспросы. Причем он обращался к поляку на «вы» и держался уважительно:

– Вы служите денщиком при поручике Корейше?

– То так. Виноват, так точно!

– Скажите, он на прошлой неделе был в полку или уезжал?

– Их благородие отлучался в Петербург, его не было со второго по шестое апреля.

– Вы не заметили в его поведении ничего необычного? После возвращения из столицы.

Поляк выпрямился, как на плацу перед генералом:

– Так точно, заметил. Поручик был весьма не в духе, и… как это? Сильно взволнован.

– Очень сильно? – вступил в разговор Лыков.

– Да, я никогда прежде его таким не видел. И еще…

Денщик запнулся, и сыщики его поторопили:

– Ну? Смелее, Чекальский!

– Он отдал мне почистить свой револьвер. Там не было одного патрона.

– Попался! – обратился к приятелю Эффенбах.

– Чем поручик объяснил выстрел? – уточнил Алексей.

– Сказал, что отбивался от собаки.

Коллежский асессор сделал шаг к денщику и спросил, глядя ему в глаза:

– Вы знаете Каролину Жиу?

– Так точно. Это любовница моего начальника. Она курва… женщина, отдающаяся за деньги.

– Поручик с ней уезжал в Петербург?

– Никак нет, панове следячи. Жиу наружно держит вид гувернантки, хотя, как я уже сказал… Она стала реже встречаться с его благородием, когда у того начались финансовые затруднения. Господина поручика это очень задевало.

– Финансовые затруднения? – переспросил коллежский советник. – Давно они у Корейша?

– С зимы. Он стал задерживать мне выплату жалования… приходилось напоминать. Тетка его умерла, которая помогала ему поддерживать образ жизни, достойный офицера. А ее наследник урезал пособие.

– Что еще имеете сказать? – насел Лыков, почувствовав, что поляк не договаривает.

– Была фраза, которую я не умею оценить. Пришел его брат, корнет Корейш. Они заперлись, поручик что-то рассказывал и очень горячился. Я расслышал такие слова: «Он меня ударил, понимаешь, ударил! Но великий князь, удовлетворение невозможно».

– Все?

– Нет, еще он сказал: «Я не сдержался».

Они надолго замолчали. Денщик был сам не свой, а сыщики обменивались понимающими взглядами. Наконец драгун спросил:

– Господа, объясните, что все это значит? Поручик человек не злой, но вспыльчивый и легкомысленный. Во что он… как это?

– Вляпался? – уточнил Лыков. – Мы подозреваем его в убийстве Каролины Жиу. На нее и ушел тот патрон.

Чекальский ахнул и даже закрыл лицо руками:

– Матка Боска!

– Вы готовы будете подтвердить свои слова на суде, под присягой?

– То так, я честный человек. Убийство не кража из лавочки, надо отвечать. Но что насчет великого князя?

– Это вас не касается.

– Так ест! Слушаюсь!

Сыщикам все было ясно. Эффенбах протянул денщику трешницу и приказал:

– Напишите на мое имя агентурное донесение и отдайте сюда, в швальню. Срочно! И про отлучку поручика, и про пустое гнездо в барабане, и про подслушанный разговор. Без догадок, только факты. По окончании следствия получите награду посерьезнее, но сначала скажете на суде то, что сообщили нам.

– Слушаюсь.

– Если Корейш или его товарищи, а уж тем более командование полка будут вас запугивать, чтобы вы изменили свои показания, сообщите мне. Идите.

Посидев в швальне для маскировки еще минут пять, сыщики пошли к пролетке. Эффенбах был доволен – убийца француженки раскрыт. Но Лыков осек приятеля:

– Поручик не убил, а лишь ранил курву. Зарезал ее кто-то другой, и он же, видимо, казнил и купца с кассиром.

– Я помню, – махнул рукой Михаил Аркадьевич. – Это гайменник высшего разряда, ты говорил мне про свою догадку. И что? Расколем Корейша, он выдаст нам убийцу.

– Если выдаст.

– А зачем ему идти на каторгу за чужой грех? Еще как выдаст, с первых же секунд.

И Алексей, подумав, согласился с приятелем. За нанесение ранения в состоянии умоисступления много не дадут. Любовь, страсть и все такое прочее. Но что связывает потомка светлейшего князя Меншикова с гайменником?

– Значит, там была драка, а не просто скандал с руганью, – констатировал Лыков. – Это новость. Становится понятно, отчего дело кончилось кровью.

– Увы, – согласился Эффенбах. – Видимо, поручик вошел в азарт и начал сквернословить в лицо великому князю. Как равный равному. Бабу, мол, у меня украл. А тот не стал терпеть и влепил москвичу затрещину. Дуэль невозможна, Корейш чувствует себя оскорбленным и неотмщенным. И с досады мстит любовнице, ставшей свидетелем его унижения. Отыскал ее вечером и выстрелил, малахольный. Вот так кульбит! Поехали к обер-полицмейстеру, доложим и попросим аудиенции у князя Долгорукова. Корейша надо арестовывать, а без команды генерал-губернатора военные его не отдадут.

На беседу с Владимиром Андреевичем Долгоруковым питерца не позвали – чином не вышел. Юрковский с Эффенбахом справились без него. Генерал-губернатор телефонировал командиру Гренадерского корпуса, велел принять двух сыщиков и дать им разрешение на арест одного из его офицеров. Столыпин попытался узнать, кого именно собираются арестовать. Но князь оборвал его:

– Вам объяснят!

Сыщики опять уселись в пролетку и отправились на Садово-Кудринскую. Их приняли сразу. Генерал от артиллерии Столыпин слушал, не прерывая, и что-то чертил на листе бумаги. Лыков, как всегда, когда общался с военными, вдел в петлицу сюртука георгиевскую ленточку. То ли она сыграла свою роль, то ли убедительный тон Эффенбаха, но до спора не дошло. О показаниях денщика про пустое гнездо в барабане револьвера говорить было нельзя, так как сыщики получили их негласным путем. Но даже без этого улик хватало. Столыпин вызвал адъютанта и приказал ему присутствовать при аресте сумского поручика Корейша.

Согласно военно-судебных уставов, офицер, совершивший общеуголовное преступление вне казармы, подлежал полицейскому аресту. Полиция начинала в отношении него дознание, причем только уведомляла об этом военных, согласия генералов не требовалось. Следствие – другое дело, судебный следователь имел право начать его лишь по предварительному соглашению «с подлежащим начальством». Иногда при этом возникало так называемое разномыслие, и стороны могли спорить годами.

Уже за полночь сыщики сняли с подозреваемого первый допрос. По закону, делать это полагалось следователю, но его еще не назначили. То, что имело место до сих пор, считалось негласным административным расследованием. Поэтому Лыков трудился и за Министерство внутренних дел, и за Министерство юстиции, и даже за военную прокуратуру. Процедурные вопросы потом утрясут, а вот убийц надо изъять из общества как можно скорее…

Алексей выложил перед поручиком фотографические карточки тела Жиу, сделанные в морге: