– Так ты считаешь, что его могут сейчас шантажировать?

– Запросто. Ему подсобили замести следы, но для чего? Хотели помочь? Как бы не так. Посадили на крючок, и он теперь долго будет им платить. На этом его можно поймать, кстати.

– Как? – Благово явно получал удовольствие от разговора, видя, что его ученик строит убедительную версию.

– Мы можем, например, дать объявление в газеты. Виновный в ранении Каролины Жиу, вас сейчас наверняка шантажируют убийцы. Придите с повинной, сдайте нам злодеев, и заслужите смягчение наказания.

– Что-то новенькое – искать убийц через газеты. Министр не разрешит. Последует огласка, а тут замешан великий князь. Нет, надо действовать иначе.

В разговоре наступила пауза. Лыков сел на подоконник, любуясь ночной Фонтанкой. Благово листал какие-то бумаги и делал выписки. Потом спохватился:

– Чего расселся, бездельник?

– А куда я в этот раз должен бежать? – обиделся помощник. Только что он блеснул логикой, а шеф опять недоволен. – Наставьте дурачка!

– Кто у нас есть в гостинице «Знаменская»?

– Буфетчик Лонгин Сафотеров.

– Иди срочно туда и расспроси про Каролину. Стеша сказала, что встречалась с ней в прошлом году в этих номерах, и та была с каким-то офицером. Вдруг их запомнили? И назовут нам фамилию поручика?

Эта догадка вице-директора оказалась очень удачной. Хотя сперва, когда Лыков явился в гостиницу, сам буфетчик ничем ему не помог. Чтобы не провалить агента, сыщик зашел к управляющему, показал свой билет и велел опросить всю прислугу, которая значилась в «Знаменской» в прошлом году. Ему опять не повезло – люди отговаривались незнанием. Тогда сыщик показал уголок «синенькой»[17], и народ забегал. Подняли старые записи и отыскали Каролину Карловну Жиу, прописанную в Москве, на Тверской улице, в доме Саввинского подворья, в общежитии для гувернанток и других интеллигентных женщин. Действительно гувернантка! Видимо, это было прикрытие, обеспечивавшее жрице любви защиту от полиции (чего взять с трудящихся женщин?).

А вскоре коридорные вспомнили и приятеля «трудящейся женщины». Он поселился в соседнем номере и часто посещал Жиу, ходил с ней по ресторанам, сопровождал в прогулках по городу. Парочка была не разлей вода, у обслуги на такие вещи глаз наметанный. Старые любовники! Приятель оказался из знатного рода: Милий Милиевич Корейш, потомок любимца Петра Великого, светлейшего князя Меншикова. Он служил в чине поручика в Третьем драгунском Сумском Его Высочества принца Датского Фредерика полку. Поручик, как и в номерах Донато – важное совпадение. Все это говорило в пользу версии Благово и Лыкова насчет ревнивца, поймавшего свою любовницу с соперником. Хоть ты и потомок Меншикова, а с великим князем не сравнишься, и дуэли между поручиками и генералами еще не придумали. Вот у сумского драгуна и сдали нервы. Выстрелил в бабу и уехал в Москву. Заплатив деньги тем, кто помог ему избавиться от жертвы… Стройно и логично!

Алексей не довольствовался этим, а проехал на Захарьевскую улицу к Степаниде Стрекозовой. Та была не одна, а с клиентом, и сыщику пришлось обождать. Когда старостиха вышла в сени, Лыков спросил:

– Точно ты не помнишь того офицера, что в прошлом году попался тебе в «Знаменской» с Каролиной?

– Опять вы про него? Нет, не помню.

– А если увидишь – узнаешь?

– Узнаю. Прибор у него желтый[18]. А приметы не вспомню, нет…

Алексей доложил новости шефу уже ближе к полуночи. Павел Афанасьевич дожидался помощника, не ложился спать, хотя с его здоровьем это было вредно.

Сыщики поняли, что они на верном пути. Благово сказал:

– Срочно езжай в Москву, пусть Эффенбах поможет тебе с этим сумским драгуном. Совещание с сыскными я проведу без тебя. Желтый прибор… Все сходится.

– В каком смысле?

– Ты не знаешь, кто такие сумцы? А еще коллежский асессор! До реформы[19] это был гусарский полк, их называли желтыми гусарами. Они стоят в Москве, в Хамовнических казармах. Славная часть, с традициями. Так что возьми мой билет и поезжай. Петру Николаевичу я утром все объясню.

Благово как вице-директор имел бесплатные билеты для проезда по железным дорогам.

В результате через сутки Алексей уже сидел в кабинете обер-полицмейстера Москвы генерал-майора Юрковского и докладывал ход дела. И чем больше углублялся питерец в подробности, тем мрачнее становился генерал. Коллежский советник Эффенбах, наоборот, оставался невозмутим – он видал и не такое.

Он же задал первый вопрос гостю:

– А почему вы рассматриваете только Милия Корейша? У него есть младший брат Александр.

– И тоже служит в Сумском полку?

– Да, в чине корнета.

– Это не наш, – возразил Лыков. – Наш еще в прошлом году был поручиком.

– Но проверить надо обоих, – настоял главный московский сыщик.

На этих словах заговорил обер-полицмейстер:

– Михаил Аркадьевич, да как мы их проверим? Вы же знаете: военные не считаются с полицией. И никогда не согласятся на допросы своих офицеров.

– А кто командует сумцами, ваше превосходительство? – почтительно поинтересовался Алексей.

– Полковник Клюки фон Клугенау. С большой амбицией человек! Он пошлет нас куда подальше, а именно к командиру Гренадерского корпуса генералу Столыпину. Тот еще капризнее: сразу адресует к военному министру.

– Отчего же не к императору?

– Эх, господин Лыков, – вздохнул обер-полицмейстер. – Вам хиханьки да хаханьки, а мне с ними служить. Давайте думать вместе. Пока я не вижу выхода. Гренадеры – любимцы Москвы, они очень щепетильны в отношении своих прав. Обязанностей не помнят, зато права – наизусть.

– Можно для начала провести негласное дознание. Безо всяких полковников, – предложил питерец. – Нам важно выяснить, отлучался ли поручик Корейш из полка на минувшей неделе. Есть же денщик, вестовой, буфетчик в офицерском собрании. Вот если выяснится, что отлучался, да еще в столицу, тогда идем в верхи. Михаил Аркадьич, у тебя есть агентура среди сумцев?

– Да найдем кого-нибудь, – ухмыльнулся Эффенбах.

Он встал и обратился к начальству:

– Евгений Корнильевич, разрешите, мы с Лыковым отбудем. Попробуем действительно разнюхать негласным путем.

– Идите. Как только появится ясность – доложите.

– Слушаюсь.

Сыщики вышли на двор дома обер-полицмейстера и двинулись по Малому Гнездниковскому переулку в сторону Тверской. За ними тихо следовал экипаж сыскной полиции.

– Ты, Леша, зря перед Юрковским не тянись, он в полиции чужой, дела совсем не знает. В случае чего обратимся к Владимиру Андреевичу[20], он даст указание. Причем такое, что все забегают, включая и Столыпина.

– Куда мы сейчас?

– В Сумской полк. Ты что думаешь, я тут бездельничал? Ночью получил вашу телеграмму насчет Корейша, а утром уже завербовал его денщика. С ним и побеседуем, а Клугенау ничего не узнает.

Эффенбах был опытным сыщиком, много лет отслужил в Петербурге. За храбрость, проявленную им при аресте террористов, сам покойный государь вручил ему Владимирский крест. Переведясь в Москву, бывший питерец и здесь не растерялся. Сыскная полиция под его командой провела немало громких дознаний, репутация коллежского советника стояла высоко. Злые языки недоумевали, как он при скромном жаловании ухитряется содержать и бывшую жену с детьми, и любовницу. Но не пойман – не вор, а Михаил Аркадьевич не давал схватить себя за руку.

– Денщик – это хорошо, – обрадовался Лыков. – Уж он точно скажет, уезжал ли барин давеча из города. Как его зовут?

– Вацлав Чекальский.

– Поляк?

Эффенбах пояснил:

– Один из районов комплектования Сумского полка – Польша, точнее, Привислинский край. Поэтому в полку много панов, примерно треть кадрового состава.

– Ты встречался с паном Вацлавом? Он готов осведомлять нас честно?

– А зачем ему темнить? – удивился коллежский советник. – Поручик ему не друг, а начальник. У них служебные отношения. Осенью Чекальский уходит в запас, вернется домой в Ломжу и забудет про Милия Милиевича. Поверь, я вижу людей; тут все просто.

– Ну, тогда едем.

Сыщики сели в пролетку и отправились в Хамовники. Ехали долго, и питерец в очередной раз убедился, что Москве до Петербурга как до луны. Даже городовые какие-то задрипанные, службу несут вяло, норовят уйти с поста поболтать с дворниками, и вообще… Вместо гвардейцев в красивых мундирах по улицам снуют гренадеры, ребята долговязые, но безо всякого лоска. Торцовые мостовые хоть и хороши, но их каждую весну приходится перестилать.