Шрифт:
Закладка:
* * *
Ночью я проснулся от странных завывающих звуков. Будто кто-то тянул десяток котов за хвосты, да ещё и подпевал им гнусавым голосом. Что за ерунда непонятная? Неприкаянная душа мучается? Боброву с животом стало плохо?
Я попытался заснуть, но жуткие звуки пробирали до костей. И вроде негромко слышно, а спать невозможно. Попробовал накрыть голову подушкой, но и это не помогло — завывание доставало и там, только ещё и дышать нечем. Пришлось встать, одеться и идти на поиски источника гадостного шума.
Для начала поднялся на третий этаж, но там было тихо. Спустился на второй и прошёлся в оба крыла — звук был рядом, но ни тише, ни громче не делался. Ладно, будем искать на первом.
Странная акустика у этого дома. В столовой было тихо, как в могиле, а в гостиной, что сразу за ней, звук налился силой и драл по нервам не хуже скрипа железа по стеклу. Я распахнул следующую дверь, вышел в коридор, но там звук неожиданно пропал. Да ёшки-матрёшки! Может, это у меня галлюцинации? Что за ерунда здесь творится?
Наудачу я пошёл в левое крыло, и неожиданно звук стал усиливаться. Ага, вот ты где! Я распахнул дверь и замер на пороге.
— Марья Алексевна? Простите…
Княгиня обернулась. В чепце и ночной рубашке, она сидела на пуфике, обняв руками арфу. Зелёное лицо без белил делало её похожей на Настасью Филипповну.
— Не хотел вам мешать, ещё раз прошу прощения. Мне послышалось…
— Музыка? — она лукаво и немного пьяненько прищурилась. — Уснуть не можешь?
— Ну… Не уверен, что это была музыка.
— Зайди, — скомандовала она, — и дверь закрой.
Я выполнил её просьбу.
— Садись, — княгиня указала на кресло. — Ром будешь?
— Нет, спасибо.
— А я буду, — тяжело вздохнув, она взяла бокал, — бессонница у меня.
— Сочувствую.
— Но как выпью, сразу тянет музицировать.
Она вздохнула и провела пальцами по струнам. Ы-ы-ы! Тот самый звук!
— Чёртовы эльфы, — княгиня скривилась, — их наследие.
— В каком смысле?
— Я, дружок, на четверть эльфийка, чтобы ты знал. Вот и тянет к этой дуре, — княгиня шлёпнула ладонью по раме арфы, — а слуха нет. Мучаюсь, страдаю, но ничего не могу с собой поделать. Почитай каждую ночь музицирую.
Зелёные пальцы пробежали по струнам. Ёшки-матрёшки, такую “музыку” надо в качестве пыток использовать — пять минут и любой расскажет грехи с самого рождения.
— Иди спать, — княгиня усмехнулась, — вон там на столике затычки, так ты в уши их вставь. Заснёшь как миленький.
— Спасибо.
— Иди, говорю, а то перекошенным лицом всё удовольствие портишь.
Я взял затычки, ещё раз поблагодарил и пошёл к себе. Надо же, эльфийка на четверть. Никогда бы не подумал, особенно по цвету кожи. Кстати, теперь понятно, почему родня с ней не живёт. Будь у меня такая тётушка с арфой, я бы тоже сбежал подальше.
* * *
Утром ко мне постучался мажордом.
— Константин Платонович, — с поклоном обратился он ко мне, — приехали секунданты. Возможно, вам будет интересно лично поговорить с ними.
— Благодарю, милейший. Проводи меня.
У нас была договорённость с Бобровым, и чуть позже он всё равно бы пригласил меня. А мажордом умница, сообразил заранее.
В гостиной кроме Боброва собрались Марья Алексевна, Диего и Александра. Секунданты, худощавый тип с желчным лицом и молодящийся толстяк, смотрели на меня с любопытством и жалостью.
— Поскольку, — начал бубнить худой, — на поединок вызвали вас, вы можете выбрать оружие и место схватки.
О как! Эти ребятишки ещё и Талантливые. В грудь чувствительно толкнуло — Анубис хотел померяться силой и подбивал меня согласиться на магическую дуэль.
— Господа, — вмешался Бобров, — предлагаю сторонам уладить дело миром.
— Не может быть и речи, — прищурился худой, — вызов брошен и его нельзя отозвать. Выбирайте оружие, сударь: “громобои”, шпаги, Таланты?
— Нет, — я улыбнулся, как можно любезнее, — раз дуэли будет три, надо выбрать что-то более подходящее. Думаю…
Княгиня буравила меня взглядом, ожидая, как я стану выкручиваться. Сейчас покажу, как серьёзное мероприятие легко превратить в фарс.
— Мы будем драться на канделябрах.*
[*От автора: в истории дуэлей случалось много курьёзных случаев. Дрались на канделябрах, бильярдных шарах (закончилось смертью от попадания в голову), топорах (противники устали и помирились), тростях, бритвах, таблетках (отравленных) и сосисках. Был случай, когда в качестве оружия использовались пушки.
Между офицерами дуэль на “экзотическом” оружии была маловероятна, а вот между гражданскими лицами такое случалось. Главным был сам факт защиты чести, а не способ. Дуэльные кодексы (кстати, необязательные) не накладывали ограничения на оружие и оставляли его согласование на секундантах).
Так что выбор канделябров из исторической канвы не выбивается. Если бы роман был юмористический, Костя выбрал бы балалайки.]
— Что?!
— Вы издеваетесь?!
— Да как можно!
— Вы оговорились?
— Я ослышался?
За спиной сдавленно хихикнула Александра. Княгиня ошарашенно подняла брови, а Бобров прикрыл рот рукой и выпучил глаза, еле сдерживая смех.
— Ни в коем случае. Я выбираю в качестве оружия канделябры.
— Это неуважение!
— Деритесь как мужчина! — худой вытянулся ещё сильнее. — Вы трус!
Прищурившись, я сделал шаг вперёд.
— А вот теперь вы оскорбили меня, неуважаемый как-вас-там. Я требую сатисфакции!
Худой побледнел и отшатнулся.
— Я не…
— Немедленно. Пётр, принеси “громобои”, мы будем стреляться сейчас.
— Вы не можете…
— Могу. На такие оскорбления я отвечаю только выстрелом.
— Костя, — Бобров схватил меня за локоть, — Костя, нехорошо убивать секунданта.
— Ерунда, останется второй. Неси оружие!
— Костя, не стоит.
— Стоит! Я в Париже за меньшее убивал. Mille diables! Неси!
Бобров повёл себя ожидаемо — вначале попытался меня остановить, но затем тяжело вздохнул и пошёл за парой дуэльных “громобоев”. Я слегка переигрывал, изображая гнев, но, к счастью, этого никто не заметил.
— Марья Алексевна, мы можем воспользоваться вашим садом?
— Зачем же? Стреляйтесь прямо здесь, — княгиня выглядела крайне довольной. — В саду прохладно, а я хочу посмотреть.
— Марья Алексевна, — к ней подскочил худой, — вы считаете, это допустимо?
— Конечно, вы оскорбили Константина, он имеет право потребовать удовлетворения. Кстати, я слышала, стреляет он действительно превосходно.
Худой побледнел