— Ха-ха-ха-ха! Саш[А], ты просто чудо! Я всегда говорил, что твои остроты необычно остроумны и точны. Ха-ха-ха-ха, предложил поработать! Всем же известно, что я и работа несовместимы!

Пушкин-младший, действительно, не страдал трудолюбием. Влиятельные родные, конечно, пытались его помогать, устраивая на очередное «теплое» местечко. Но, походив несколько месяцев на службу в присутственное место, Льву все быстро наскучивало, и он немедленно подавал в отставку. За спиной уже была работа в Министерстве духовных дел и народного просвещения, в Министерстве внутренних дел, в Отдельном кавказском корпусе, и нигде он особо не задерживался, всякий раз выставляя себя откровенным праздным повесой, гулякой и большим любителе дамского общества.

— Ты же знаешь, Саша[А], что мне нужен вольный воздух, просто для деятельности и конечно же общество прекрасных дев или даже гурий. Кстати, я разузнал про ту даму, про которую ты меня просил. И хочу сказать, она совсем не против встречи, — Лев наклонился, многозначительно подмигивая при этом. Явно намекал на что-то, известное лишь им. — У меня есть даже послание для тебя, — в его руке появился небольшой конвертик из белоснежной бумаги, от которого благоухало очень тонким цветочным ароматом. — Только прежде, пообещай мне, что поможешь нашим прелестным чаровницам — Катеньке и Сашеньке. Ты даже представить не можешь, в какой беде они оказались. Наглая модистка посмела поднять для них плату вдвое против прежнего и требует всю сумму за платья вперед. Неужели какие-то жалкие четыреста рублей стоят слез наших очаровательных созданий? Ты ведь согласен со мной?

Лев вновь широко улыбнулся и… требовательно вытянул руку. В глазах даже сомнения не было, что ему могут отказать. Ведь, старший брат всегда оплачивал его долги и расходы. Неужели откажет и в этой незначительной просьбе?

— Сколько? — тихо переспросил Александр, медленно поднимаясь из-за стола. — Четыреста рублей на бабские тряпки? Почти три тысячи рублей тебе за квартиру?

Улыбка у Льва начала гаснуть. Что-то настрой брата ему совсем не нравился. И взгляд стал каким-то колючим, а от всей фигуры отчетливо повеяло холодом. Таким чужим его еще никогда не видел.

— А не охуе… ли ты, братец⁈ — практически выплюнул Александр в лицо ошарашенному брату. — Я тебе, что банкомат? Или может деньги печатаю, рисую? Вроде нет, не рисую и не печатаю.

Стало нехорошо. По спине побежали мурашки, к горлу подступила тошнота. Родной брат, которого он в детстве за малый рост любил дразнить «карлой» (карликом), вдруг словно раздался в плечах и подрос на две, а то и три головы. С трудом сглотнув подступивший к горлу ком, Лев непроизвольно отступил назад.

— Вас же тут целая орава — почти полтора десятка человек, и никто даже пальцем о палец не удосужился ударить! Все на мое загривке сидите! — Пушкин с хрустом сгреб кучу бумаг со стола и со всей силы швырнул их в брата. — Ты знаешь, сколько твоих бумажек я оплатил за этот год? Б…ь, почти на десять тысяч рублей! Десять, мать его, тысяч рублей! Ну-ка, иди сюда…

Словно телок на закланье, Лев сгорбился и бочком пошел вперед. Брат его сейчас пугал до коликов в животе, чего, вообще, никогда не было.

— Теперь забудь о моих деньгах от слова «совсем». Хочешь денег, зарабатывай. А нужна будет работа, так я найду. Понял?

Пушкин-младший, насупившись, кивнул.

— А этим великовозрастным кобылам я сейчас сам все объясню, — бросил Александр, направляясь к дверям. — Расскажу, каким трудом зарабатываются деньги…

От автора. Друзья, большое спасибо за внимание к истории. Очень приятно. Думаю, в результате совместной с вами работой может получиться нечто довольно «вкусное», годное не только для любителя попаданческого чтива, но и альтернативной истории. Попробуем написать Александру Сергеевичу ого-го какую биографию

Глава 4

Как вернуть семейную идиллию и заработать немного денег?

* * *

Са нкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

После вчерашнего скандала в квартире Пушкиных царила тишина. В воздухе витала тревога, заставлявшая обитателей ходить на цыпочках и говорить полушепотом с оглядкой на окна и двери. Катерина и Александра Пушкины, после устроенного им разноса, обиделись и закрылись в своей комнате. Кухарка, не в пример обычным дням, почти не гремела кастрюлями, дворник на улице подметал двор так, что его было едва слышно. Даже дворник, которого никогда прежде не видели трезвым, был подозрительно свеж. Присмирели и дети, остро чувствовавшие атмосферу: совсем не шалили, сидели в своей комнате и тихо возились с игрушками и книгами.

Пожалуй, лишь один человек в квартире, в отсутствие главы семейства вел себя, как обычно. Наталья сидела в своей комнатке, что примыкала к рабочему кабинету супруга, и занималась вышивкой. Иголка мелькала в ее пальцах, тянулись разноцветные нити, а на белоснежном батистовой платке постепенно появлялась причудливая анаграмма.

— … По милому по дружку ноченька не спится,

По милому по дружку ноченька не спится,

Ох, во сне милого видала,

Ох, во сне милого видала.

Тихо напевала молодая женщина старинную русскую песню, что очень любила ее старая кормилица. Пела, и улыбаясь своим мыслям. Со щек не сходил румянец.

— Ты воспой, ты воспой в саду, соловейка,

Ты воспой, ты воспой в саду, соловейка!

Наконец, последний стежок лег на свое место, и анаграмма была закончена.

— Тебе, любимый дружочек, — прошептала Наталья, прижимая платочек к груди. Причем сжимала так сильно, словно хотела насытить его теплом своего сердца. — Чтобы всегда хранил тебя от всех невзгод и напастей.

Что и говорить, крепко любила она своего мужа. Оттого и прощала, пусть и с болью в сердце, его поразительную ветреность, обидное внимание, а то и прямо интерес, к чужим дамам. Знала она про его похождения, про тот список с его амурными победами, дать испорченным нравам Петербурга. Всей душой понимала, что ее Санечка, как мотылек, вечно летит на яркое, праздничное, сверкающее, чего между ними было все меньше и меньше. Чувствовала, что охладевать к ней стал, хотя на людях еще звал «ясным солнышком» и «ненаглядной зазнобушкой», целовал кончики пальчиков и нежно касался ее волос…

— Пусть мой платочек защищает тебя от плохих людей.

Но вчера все изменилось, словно вновь они оба на шесть годков назад вернулись. Видела она, что опять все между ними вспыхнуло.

— Любый мой, — шептали припухшие с жаркой ночи губы, а в