Нежно гладила платочек, а мыслями снова и снова возвращалась в прошлый вечер и ночь. И еще ярче расцветал на щеках румянец, в груди и животе разгорался сладостный жар, отчего становилось совсем хорошо.

— Только возвращайся, обязательно возвращайся.

Вчера, как в русской народной сказке было. Поначалу, страх и ужас. Ее Санечка так гневался, что прямо беги и прячься. Разве только молнии из глаз не летали. Он, конечно, и раньше любил острое словцо, но в этот день сам себя превзошел. Братца своего, Льва, добрых пол часа костерил на чем свет стоит. Вспомнил и про его безудержные траты, и про его безалаберность, и про его амурные похождения, и про его непостоянство. Бедного Леву едва удар не хватил.

С лихвой и моим сестра досталось. Сашенька им выдал по первое число. Не обращая внимание на их слезы, припомнил им и разгульную жизнь, и беспечность, и лень.

— Очень грозен был, — шептала она, робко улыбаясь.

Не могла в своих мыслях не признаться, что таким он ей особенно нравился. Что-то в нем, всегда покладистом и учтивом, тогда появлялось первобытное, неистовое, варварское. Сашенька точь в точь начинал походить на одного из героев ее любимого французского романа, капитана королевской гвардии Француа де-Бережон, отчаянного гуляку, авантюриста и защитника слабых.

— Прямо очень грозен, — лукаво облизнула губки язычком и сразу же оглянулась по сторонам, а вдруг кто-то догадался о ее мыслях.

В мыслях снова вернулась в тот вечер, когда он прижал ее у комнаты. Она тогда аж оторопела, не ожидая такого напора и горячности. Сердечко так сильно забилось, что жарко стало.

— Что-то мне душно…

От будоражащих фантазию картин в груди вновь появилось томление. Грудь задышала чаще. Тонкие пальчики мяли только что вышитый платочек.

— Совсем душно…

Сашенька зарычал, как дикий зверь, заставив ее вскрикнуть. Вдруг подхватил на руки, занес в комнату и бросил на кровать, как охотник свою добычу. А потом такое начал вытворять, что и вспомнить…

Наталья, и правда, не знала, что и думать, испытывая странные, противоречивые чувства. С одной стороны, все случившееся вчера в спальне между ними было настолько странным, незнакомым, что при одной только мысли об этом заливалась краской. С другой же стороны, ей никогда еще так хорошо не было. Стыдно даже вспомнить, но она так кричала, так кричала…

— Ой, кто там?

В дверь комнаты робко постучали. Тихо скрипнул петли, и на пороге появились сестры. Видно было, что устали дуться и пришли за новостями.

— Ну, сестричка, ты вчера устроила, — слева присела Александра и сжала ее ладони в своих.

— Рассказывай все, без всякой утайки, а то мы обидимся, — справа села Катерина, приобняв уже за плечи. — Мы же тебе по-сестрински все рассказывали. Теперь твоя очередь…

Наталья дернулась была, но держали ее крепко. Глубоко вздохнула и счастливо улыбнулась.

— Ой, девочки, что было, что было…

Дверь в спальню от сквозняков начала медленно закрываться, скрипя плохо смазанными петлями. Голоса в комнате становились все тиши и тише. Хотя некоторые, особо эмоциональные, возгласы еще можно было разобрать:

— Да ты что⁈ Прямо как кролики сделал…

— А кричала так, что весь дом слышал. Что, прямо так сладко было? Только не ври нам, слышишь? Поклянись…

— А потом прямо туда… Ну, туда, туда…

— Как? Туда?

— И что?

— Ой, мамочки, как было…

На некоторое время женские голоса превратились в шепот, которые было никак не разобрать. Но когда эмоции вновь стали брать верх, голоса опять стали громче.

— … И Сашенька сказал, что прикажет сшить мне особые маленькие кружевные панталончики для этого самого…

— Какие такие панталончики? Их же снимают…

— Сказал, что полураздетая я еще желаннее… А еще обещал сделать кружевные мешочки дли них… Вот такие примерно…

— Не поняла, для чего? Чего в них класть-то?

— Какая ты непонятливая, Катенька! У тебя, что впереди выпирает?

— А сиськи что ли? Так бы и сказала…

— Эх, какая же ты Таша [именно так близкие называли Наталью Гончарову-Пушкину] счастливая! Прямо белой завистью тебе завидую… Ташенька, поклянись нам, своим сестрам, что сразу же покажешь эти обновки! Клянись, иначе тебя из комнаты не выпустим и защекочем до полусмерти! Клянись.

— Да вы что, девочки⁈ Как можно? Мне же совестно будет…

— Не покажешь, ты нам не сестра!

* * *

Петербург, Сытнинская улица, Сытный рыно к

Несмотря на середину февраля, мороз выдался слабеньким. День был скорее промозглым, чем морозным. На мостовой многочисленные прохожие и экипажи намешали отвратного цвета снежную жижу, в которую и неприятно было даже смотреть, а не то что ступать. Но приходилось, идти-то нужно.

Александр Сергеевич застыл на подножке остановившегося экипажа, с отвращением разглядывая грязь под ногами. С мостовой пахнуло тошнотворной вонью.

— Черт, у нас, вообще, когда-то были нормальные дороги? — вопрос был скорее риторическим, чем практическим. Просто вырвалось, накипело. — Никита, ты иди по торговым рядам и слушая во все уши. Как и договаривались, ищи мне купца-прощелыгу, что хочет денег заработать. После ищи нас в трактире.

Слуга, Никита Козлов, молча кивнув, пошел в сторону рынка. Пушкин же вернулся в экипаж.

— Человек, давай в трактир на Пятницкой! — хлопнул по стенке, подавая сигнал кучеру. — А теперь, Левушка, будем думать над нашим делом, — младший брат поддакнул, сидя напротив. — Хорошенько думать. Ведь, на кону неплохие денюжки.

Собственно, с попыткой заработать и решить тем самым все свои финансовые проблемы была и связана их сегодняшняя поездка. Еще вчера ему в голову пришла идея выпускать газету, которая бы всем пришлась по душе. У Александра Сергеевича, насколько он знал, уже был подобный опыт, связанный с выпуском журнала «Современник». Плохой, если честно, опыт. Великий поэт оказался совсем никудышным бизнесменом, откровенным издателем-неудачником, который не знал ни сферы, ни законов экономики. Свой журнал печатал на отличной глянцевой бумаге, стоимости просто запредельной. Гонорары для авторов установил бешенные, а продажи оказались с гулькин нос. В итоге, вся затея ушла в откровенный убыток.

— Ставлю задачу. Нужно придумать газету, чтобы стоила копейку и в то же время всем нравилась. Никитка сейчас нам найдет такого компаньона, что у нас за простой народ будет думать. Ну как тебе идея?

Лев, несмотря на кажущуюся ветреность и недалекость, сразу же схватил суть.

— Раз копейку будет стоить, значит, каждый