отец мне подмигнул: — насмотришься ещё. — Он у меня чистокровный полярный волк, в обличье зверя очень крупный, с густым белым, с желтоватым отливом, мехом. Зовут его Григорий Ефимович. Мать, Елизавета Гавриловна, — обычная сибирская волчица. Кроме меня, у них было ещё пять щенков. Я самый младший, любимый. Мои старшие брат и сестра — полярные волки, живут в Канаде. Именно там они нашли своих любимых, там и остались. Три сестры — сибирские волчицы. Они тоже давно замужем, живут с семьями в Омской области и изредка наезжают в Междуреченск.

В общем, я уныло поплёлся к машине, раздумывая, смогу ли сегодня ещё раз наведаться в роддом. Мой волк недовольно рычал, но мы с ним понимали, что дома работы невпроворот. Из школы придёт Пол, потом из садика я привезу младших. Я припомнил, что холодильник не так чтобы пуст, но не мешало бы закупиться продуктами и что-то приготовить. Хотя я и не могу похвастаться кулинарными изысками, но уж картошки-то нажарю, а к ней и из мяса что-нибудь соображу. Да и на службе не мешало бы показаться. Родители не раз предлагали мне забрать внуков к себе, пока моя Радость находится в роддоме, но я отказывался. Что я за отец, если не в состоянии накормить щенков! Волк со мной был совершенно согласен, и не раз предлагал отправиться вечерком в лес, на охоту за кабанчиком или оленем. Мама не знала о нашей с Аллочкой ссоре, а отец был в курсе, но я просил его ничего ей не говорить.

Всё же мне пришлось ехать в горотдел, где в коридор высыпал чуть ли не весь личный состав полиции. Меня хлопали по спине, жали руку, поздравляли и желали не останавливаться на достигнутом. Шум стоял неимоверный! От парней не отставали и женщины. Они смеялись, подшучивали надо мной и просили передавать приветы Аллочке и младенцу. Краем глаза я заметил стоящую у дверей своего кабинета Нору. Её лицо скривилось в презрительной гримасе и она так и не подошла меня поздравить. Мне было настолько неприятно её видеть, что даже настроение упало. Я пообещал на-днях проставиться по случаю рождения сына и слинял к себе. Да, надо бы закупить несколько ящиков пива, ну и перекусить что-нибудь. Мы не пьём крепкое спиртное, потому что алкоголь плохо влияет на обоняние. От этого мы чувствуем себя совершенно беспомощными. Что может быть хуже для зверя, чем утрата всего многообразия запахов?! Так что пиво будет в самый раз. Но это позже, а сейчас на носу выезд на полигон, зачётные стрельбы и прочие прелести службы СОБРовцев.

Глава 4

После обеда позвонил Пол. Он сообщил неприятную новость: к нам заявился его отец, Владимир Изяславович Брешков-Брешковский, первый муж Аллы. Наш доверчивый ребёнок впустил его в дом и теперь не знал, что делать с неожиданным гостем. Я успокоил его, как мог, а отключившись — выругался совсем в духе моей Аллочки. Вот только этого мужика мне сейчас не хватало! Как он нас нашёл, вообще? Я сразу решил, что моя Радость о нём не узнает. Ну, потом, когда их выпишут из роддома, мы с Полом расскажем, конечно, но сейчас не будем её расстраивать. А в том, что она расстроится, я не сомневался.

Так что пришлось мне опять идти к Пал Иванычу и отпрашиваться со службы.

Подъехав к своему дому, я обнаружил у калитки, прямо на узком газоне вдоль невысокого штакетника, задрипанный “Форд” грязно-зелёного цвета. Бросив своего “Крузака” перед воротами в гараж, я обошёл машинёшку вокруг, скептически рассматривая ржавые пороги и крылья, разбитый подфарник и дыру на заднем пластмассовом бампере. Да уж, Фордик видал лучшие времена, но были они очень давно.

Я загнал свою машину в гараж и направился к дому. На крыльцо вышел Пол, виновато глядя на меня. Оглянувшись через плечо, он шёпотом сказал: — папа Олег, ты меня будешь ругать да? За то, что я его впустил в дом?

Я обнял его за плечи и привлёк к себе: — ну что ты, Пол, конечно нет. Он ведь, какой-никакой, а твой отец.

— Ага, отец… — угрюмо пробормотал мальчишка, — а что же он нас с мамой бросил тогда…

— Наплюй, — посоветовал я, — тебя же никто не заставляет его любить. Щас чаем его напоим и выпроводим.

— А ты у мамы был? — Пол немножко повеселел, заулыбался.

— Был. Она меня простила, мы поговорили, я ей груш увёз, на пацана посмотрел.

— А когда их выпишут, ты спросил?

— Она сама не знает. Зато мы вечером парней и Саньку из садика заберём. Еда-то у нас какая-нибудь есть, ты не знаешь? — Я задумчиво почесал в затылке. — Надо бы в супермаркет смотаться, закупиться, что ли.

Пол поёжился: — этот… борщ у нас съел. Залез в холодильник и нашёл кастрюлю с борщом. Там немного оставалось, я думал, ты с работы приедешь и тебе будет ужин, а он сказал, что очень ко мне торопился, поэтому нигде решил не останавливаться на обед. — Парень у меня совсем нос повесил, поэтому я опять его приобнял:

— да ладно тебе, Пол, жадничать-то! Подумаешь, тарелку борща мужик слопал!

Он хитро заулыбался: — ты, папа Олег, в волка превратись и съешь сырое мясо. В холодильнике здоровый кусок лежит.

Я засмеялся: — пожалуй, это будет перебор! Что Владимир Изяславович скажет, когда волка перед собой увидит?!

— Может, побыстрее сбежит? — усмехнулся Пол и открыл дверь.

* * *

В кухонное окно Владимир рассматривал идущего по дорожке от гаража к дому мужчину. Ну и громилу Алка себе нашла! Белобрысый, коротко остриженный — “под ёжика”, с крупными грубоватыми чертами лица, твёрдо сжатым ртом. Несмотря на внушительный рост — под два метра точно, и немалые габариты, мужик двигался легко и стремительно. Тонкая кожаная куртка натянута на широкой груди, а вот чёрные брюки напомнили какую-то форму. Гость поёжился. Его первоначальный план держаться с новым Алкиным мужем высокомерно и снисходительно трещал по швам. Вообще, кто он такой? Какой-нибудь работяга, не умеющий двух слов связать. Так и объясняются, наверно, с супругой на русском матерном. Не интеллигент, это точно. Лицо обветренное, с него ещё не сошёл летний загар. Да и вообще громила не похож на офисного работника, вон как перекатываются мышцы под натянувшейся курткой.

Парень с кем-то заговорил, из окна не видно, но Владимир догадался, что это Аполлон вышел на крыльцо встречать отчима. Лицо мужчины преобразилось, мягкая улыбка тронула губы, он что-то ласково